Эти игры власти были настолько тонки и продуманы, что большинство даже не осознавало их. Все, кто мешал режимам, объявлялись вне закона и вынуждены были скрываться, жить в страхе, подвергаясь постоянным манипуляциям и притеснению со стороны государства. Всех, кто потенциально представлял угрозу, разделяли целенаправленно, лишая возможности объединиться с себе подобными и составить серьезную силу, — не говоря уже о том, чтобы отстаивать своё право на жизнь.
Такое положение вещей серьезно угнетало ювелира.
— Тем не менее, — спокойно продолжала Маршал, — я доведу дело до конца, если ты готов умереть. Я видела, ты хотел свести счеты с жизнью, но, возможно, тебе не хватило решимости. Если это так, завершай свою молитву и сам не заметишь, как окажешься в лучшем из миров. Если же ты передумал, я дам тебе шанс помучиться в здешнем, греховном, еще немного.
— Ты действительно сделаешь это? — удивился сильф. — Ты не выполнишь заказ?
— Я могу пойти на это, — пожала плечами убийца. — Но прежде выслушай несколько условий. Первое: как известно, я не замечена в бескорыстии, поэтому твоё чудесное спасение я запишу на твой счет. Деньги мне не нужны, да и у тебя наверняка не окажется при себе подходящей для такого случая суммы. Поэтому долг твой повиснет до поры в воздухе. Когда-нибудь в будущем я надеюсь получить от тебя ту услугу, которая мне понадобится. Я уточняю: любую услугу. Второе: я дорожу своей репутацией. Я слишком долго и трудно зарабатывала её, чтобы из-за тебя всё пошло насмарку в один день. Авторитет мой настолько велик, что заказчики не требуют даже головы жертвы в доказательство исполнения приговора: достаточно одного моего слова. Маршал не может провалить работу, поэтому я, разумеется, сообщу заказчику об успехе. Но Серафим должен исчезнуть из Ледума. Смени имя, внешность, профессию… мне всё равно, прояви изобретательность. Не сомневаюсь, ты уже заработал достаточно, чтобы отойти от дел и не нуждаться. Наниматель будет убежден в твоей смерти. Для всех остальных ты просто бесследно исчезнешь. Итак, каким будет твоё решение? Поторопись, — самое большее через пару минут ты потеряешь сознание.
— Душа моя в беспокойстве, — немного помолчав, ответил наконец Себастьян, — её слишком тревожит мирское. То, что больше не должно иметь значения. Я сожалею, но сегодня я не готов к смерти. Я принимаю твои условия, Маршал. Я выбираю жизнь.
— Я тебя поняла, — сухо кивнула убийца. — Сделка есть сделка. Я верю, что ты не желаешь обмануть меня, однако не могу полагаться на слово. Чтобы у тебя не возникало лишних соблазнов, придется принять некоторые меры предосторожности. Когда ты отключишься, я срежу прядь твоих волос и вымочу их в твоей крови. Думаю, не стоит объяснять, что этого более, чем достаточно для самого изощренного проклятия. А я всегда найду нужного мага…
Последние слова Себастьян уже едва разбирал, но догадывался, что там снова угрозы, угрозы и угрозы. Что ж, ему не привыкать. Помещение мельницы вдруг опрокинулось, отдалилось, и глаза ювелира заволокла влажная предобморочная темнота.
Восьмой лунный день традиционно выдался несчастливым.
Закончив свои упражнения в логике, канцлер вернулся за письменный стол и отложил кисть.
В кабинете главы особой службы специфически пахло свежей тушью, а монотонно-серые стены украшали одному ему ведомые схемы, условные знаки и длинные последовательности цифр, связанных между собой некими трудно определимыми законами.
Размышляя над очередным делом, Винсент неизменно превращал рабочее место в Рициануме в исчерканный черновик, используя чистое пространство стен как банальную бумагу для записей. Когда свободного места не оставалось, помещение в очередной раз перекрашивали в нейтральный, не отвлекающий от расчетов свинцовый цвет, и всё начиналось заново.
Несмотря на педантизм главы особой службы, записи эти были пугающе хаотичны, а сам кабинет атмосферой неуловимо напоминал жилище безумца. Поскольку большей частью Рицианум размещался под землей, кабинет канцлера, как и прочие помещения, освещался искусственным светом минералов, что придавало ему вид холодный и нежилой. Из мебели имелись лишь скромный стол да пара жестких казенных стульев — канцлер был аскетичен.
Одна из стен, напротив стола, была свободна от потеков туши — она отводилась под часы. Довольно экстравагантный вид их привел бы в замешательство случайного посетителя, но, увы, к главе особой службы отчего-то никогда не приходили гости. Тех же, кто являлся не по своей воле, Винсент предпочитал радовать общением в допросных.
Как такового, циферблата у этих часов не было. Внушительных размеров стрелки крепились прямо к стене, и время можно было определить только по их положению, припомнив расположение цифр на заурядных часах. В замкнутом небольшом помещении часы были чрезвычайно важны, позволяя не утратить ощущение времени и связи с реальностью.
Обыкновенно стол канцлера был занят лишь принадлежностями для письма да расставленными на шахматном поле фигурами, ожидавшими нового боя. Но сегодня глава особой службы решил углубиться в чтение — прямо перед ним лежали грузные папки, полные связок каких-то бюрократических тетрадей, сшитых специальной нитью объемных отчетов, донесений, писем, каждый лист которых был аккуратно пронумерован.
Главу особой службы заинтересовали личные дела ювелиров.
Досье на Стефана оказалось более чем скромным. В этом нелегале не было ровным счетом ничего примечательного: никаких выдающихся способностей, никаких громких краж, никаких связей в криминальном мире, никаких особых примет.
Правда, имелись упоминания о нескольких проваленных не особо существенных операциях, после которых Стефан зарекся браться хоть за сколько-нибудь серьезное задание, даже если кто-то и решился бы нанять бедолагу. Ювелир представлялся настолько незначительным и ничтожным, что его словно вообще не существовало. Скудное резюме гласило: рядовой асоциальный элемент, опасности не представляет.
В противоположность ему, досье на Серафима было пухлым и набитым подробностями. Винсент настолько увлекся чтением, что едва не упустил, что знакомится с сухими фактами реальной биографии, а не с очередным творением низкопробной художественной литературы, наводнившей в последнее время прилавки книжных магазинов.