— Приходите к нам на костер, сами увидите.
После ужина, захватив десяток картофелин, мы с Генкой решили проведать своих приятелей. Выйдя на грейдер, мы не увидели пламени обещанного костра. К нашему удивлению на развилке не оказалось ни одной живой души. Сначала я подумал, что Сережка с ребятами спрятался где-нибудь в кювете, и попросил Генку приказать Леопарду обследовать местность. Синицын подвел собаку к тому месту, где мы передавали звену Крымова свои повязки и флажки. Она понюхала землю, потом недоуменно поглядела на хозяина, вильнула хвостом и мирно улеглась у его ног. Пришлось нам пройти с километр от грейдера к току. Несколько раз я окликал Сережку, Генка свистел так, что у меня в ушах звенело. Но сгущавшаяся темнота, пропитанная дневной пылью, не откликалась.
Мы дошли до старого моста, перекинутого через неширокую балку. Уж если их под мостом нет, значит, бросили пост и ушли домой. Струсили! Испугались темноты! А еще в разведчиках ходят. По кювету, густо заросшему лебедой, мы спустились к мосту, и тут я наткнулся на что-то мягкое.
— Вот они, голубчики! — воскликнул обрадованно я, думая, что зря грешил на ребят. Но, нагнувшись, увидел мешок. Тесьма развязалась, и из него высыпалось зерно.
— Вот так штука, — сказал я, пробуя на зубах твердые зерна. — Целый мешок пшеницы. Как он сюда попал? — спросил я Генку.
— Тише, ты! — предостерегающе зашептал друг. — Ноги у него есть? Нет. Значит, не сам пришел.
— Ты думаешь… — Генкино тревожное настроение сразу передалось мне.
— Тут и думать нечего, — категорически подтвердил он мою догадку.
Что же делать? Идти в поселок за милиционером? Пока мы проходим, вор может прийти, забрать мешок, и тогда ищи ветра в поле. Вдвоем уходить нельзя. Надо одному.
— Ну что ты решил?
— Ясное дело, ждать, — сказал Синицын и, набрав полную горсть пшеницы, полез под мост. — Тут хорошо, прохладно, ветерок продувает. И никто нас не увидит.
— Нет, Генка, это не дело. Лучше я схожу домой, разыщу уполномоченного или скажу кому-нибудь в конторе.
— А я тут один останусь? — вышел из своего укрытия Синицын.
— Почему один, с Леопардом.
— Оставайся ты сам с ним.
— Да он меня не послушается.
— Я ему прикажу лежать.
— Трус несчастный, — сказал я, садясь на мешок. — Приказывай.
Генка посмотрел в степь, потом на дальние огни поселка, на яркие лучи фар, бегущих по грейдеру, и молча опустился возле меня. Лица его я не видел, потому что мне стало противно смотреть в его сторону. Но, по тяжелым вздохам, которые то и дело раздавались в темноте, я догадался, как Генка переживает свое малодушное падение и мое презрение к нему. Готовясь к Генкиному уходу, я решил хоть чуть-чуть приучить волкодава и осторожно провел по его жесткой шерсти рукой. Леопард вздернул морду и оскалился.
— Чтобы я с таким крокодилом остался! — поклялся я, поднимаясь с мешка. — Хочешь меня инвалидом сделать. Да я лучше один буду сидеть. Иди, только бегом.