Застава в степи

— Как я рад, как я рад, что ты едешь в Волгоград.

— Так надо готовиться, — бросился я в комнату, соображая, что взять с собой.

— Все уже приготовлено, — остановила меня мама. — Ты лучше ложись спать, завтра рано ехать.

— Но я должен предупредить ребят, и потом надо отдать Генке велосипед.

— Ты ночью ездишь на велосипеде? — удивилась испуганно бабушка. — Ведь можно голову сломать. Нет, Миша, ты запрети ему.

Папа сказал, что он не может этого сделать по той простой причине, что завтра меня уже не будет, а сегодня придется не налагать запрет, иначе Генка подумает бог знает что о своем велосипеде. Бабушка согласилась, но просила меня не ехать, а отвести машину.

— Хорошо, — согласился я и, выведя велосипед за калитку, сел и сразу взял бешеную скорость. Смешная бабушка. Пешком. Когда я доберусь до заставы да обратно? Как раз к отъезду. Они тут переволнуются, спать не лягут. И разве можно такую радость доставлять черепашьим шагом. Наоборот, я должен лететь со скоростью ракеты-носителя. Я спутник, а велосипед — ракета. Через несколько минут он выведет меня на орбиту. Тут я вспомнил, что если проехать переулком, то до грейдера можно доехать быстрее, чем по главной улице. Правда, переулок не освещается, но для чего же у меня карманный фонарик. Только я достал фонарик и хотел включить его, яркий свет автомобильных фар вырвался из переулка и ударил меня прямо в глаза. Я резко затормозил и, взяв вправо, привалился к забору. Мимо меня проехал самосвал.

«Странно, — подумал я в первую минуту, — зачем он сюда заехал?». Но потом я решил, что шофер, может быть, как я, торопится куда-нибудь и решил сократить путь. Ковыляя по сильно выбитой колее, я кое-как выехал за огороды и лег курсом к большой дороге. Собственно говоря, я ничего не выиграл, изменив маршрут. Если с таким трудом тут прошла моя машина, то я представляю, как плелся тот самосвал. А перед самым грейдером какой-то умник распахал нейтральную зону и мне пришлось не вести велосипед, а тащить его на себе. Неудобно же возвращать хозяину новенькую машину с оцарапанной краской. И все-таки настроение мое было отличным. Я даже пел песни. Какие приходили на память. И, надо сказать, песни попадались все как на подбор, то про космонавтов и мечтателей, которые утверждают, что на Марсе зацветут яблони, то про Гайдара, всегда шагающего впереди, то про красных следопытов, которые требуют: пусть ветер, ветер, ветер кружится… И почему это так получается, когда у тебя настроение неважное, и тут надо бы поднять дух, песни вспоминаются грустные, унылые вроде «степь да степь кругом».

К месту я прибыл счастливый, готовый, как добрый волшебник, поделиться с ребятами своей радостью. Но они, наверно, решили сыграть надо мной веселую шутку: все куда-то попрятались. Куда же можно спрятаться в степи? Единственное место — под мостом. Под тем самым, где мы недавно с Генкой ждали жуликов, а дождались кладовщика Макеича. Луч моего фонарика проскользнул между балок. Никого. Странно. Неужели они ушли или уехали на ток? Делать нечего. Придется двигаться туда. Хоть пять километров — путь неближний, но благо дорога укатанная, минут за двадцать буду на месте. Но до тока добраться мне не удалось, не потому что сломался велосипед. Просто я встретил на полпути того же Спиридона Макеевича с его неизменным Орликом, впряженным на этот раз в двуколку.

— Куда это ты, Сеня? — спросил кладовщик, когда я остановился, чтобы узнать о ребятах. — Твоих приятелей там нет. Приехали студенты. Работяги, я тебе скажу, трактору не уступят и весельчаки, что твой Аркадий Райкин. А у меня опять же беда, — продолжал словоохотливый Ларионов. — Пропало полтонны пшеницы.

— Как «пропало»? — спросил я без особой тревоги, помня о недавней потере мешка.

— Да так. Отложил я семенное зерно за трансформаторным щитком, под навес. А сейчас приехал, — мешков нет. Или в заготзерно кто-то по ошибке отвез или украли. Сейчас погляжу на складе. Может, я в спешке забыл оприходовать. Если нет, значит, украли.

Ну, конечно, старый Макеич забыл оформить документы и теперь напрасно волнуется. Ведь сам же говорил нам с Генкой, что в совхозе с тех пор, как все включились в соревнование за звание коллектива коммунистического труда, случаев кражи не было. В нашем поселке уже не однажды возникал разговор о том, чтобы лейтенанта милиции Петрова перевели в другое место, где он нужнее. А у нас он только даром зарплату получает второй год. Обо всем этом я напомнил кладовщику. Он согласился со мной, но только заметил, что украсть могли не наши рабочие, а приезжие. Но тут же добавил:

— Греха на душу преждевременно брать не желаю. Вот проверю всю наличность…

На току делать мне было нечего, и я решил вместе с Ларионовым возвратиться в поселок, зайти к Синицыну и узнать, почему звено оставило свой пост?

Возле конторы мы распрощались с Макеичем. Он поехал на склад, а я — к Синицыну. Но Генки дома не оказалось. Анна Петровна приняла велосипед и спокойно сказала, что сын, должно быть, уехал с отцом в рейс.

Тарелкина тоже еще не вернулась с дежурства, недовольно заметила ее мама. Лена вообще за последние дни так изменилась, так похудела, так подурнела, как будто у нее не веселые беззаботные каникулы, а подготовка к осенним экзаменам. Ей даже дня не стало хватать для своих дел. Мать серьезно подумывает взять ее из лагеря и отправить куда-нибудь в настоящий лагерь, например, в «Артек». Вот только она не знает, где и как путевку можно достать.

Я сказал, что тоже не знаю и поспешил на улицу. Это Лена-то стала дурнее. Ну и ну! Да красивее Тарелкиной нет в совхозе ни одной девчонки. И мне очень захотелось разыскать Лену и сказать ей о том, что обязательно напишу ей письмо из города, а она пусть мне ответит. И тут я вспомнил, что так и не выполнил своего решения сочинить специально для нее стихотворение. И снова всплыли первые строчки о чудном мгновенье.

За несколько дворов до нашего дома я услышал в кустах палисадника подозрительный шорох. Хотел остановиться и рассмотреть, но подумал, может, парень с девушкой любезничают, а я буду подглядывать. Я ускорил шаг. И в это время из двора Хамугина, провожаемый лаем волкодавов, быстро выехал самосвал. Ни фары, ни тормозной сигнал у него не горели. Но я узнал его. Это был тот самый самосвал, который чуть не прижал меня к забору в переулке. Машина выехала на дорогу и устремилась к околице, где по распоряжению Журавлева был поставлен надежный шлагбаум и улица перерыта глубоким рвом. Наши шоферы об этом отлично знают. Выходит — это приезжий. Без зажженных фар он, чего доброго, врежется в рельсу или трубу. Надо бы его предупредить. Но разве я его догоню. Вот бы когда пригодился велосипед. И только я подумал про велосипед, как услышал за собой топот и горячие восклицания:

— Скрылся! Не догоним! Догоним!