— Так он же все поморозит, — испугался я.
— Да нет, — успокоил меня старик, — озимым он не страшен.
— А как же наш сад совхозный? Он только-только зацвел!
— Для сада такой мороз самый вредный, да еще ветерок тянет, — озабоченно произнес Тарелкин. — Помню, году в двадцать втором…
— Что делать-то, дедушка? — перебил я старого партизана.
— Беги, милый, скорее в контору. Предупредить надо, — распорядился Терентий Захарович.
— Да там никого нет, — сказал Генка. — Все в поле на сев уехали.
— А что если мы сделаем, пионеры, дедушка? — спросил я.
— Дело говоришь, хлопец. Давай дуй что есть духу на усадьбу, подымай всю свою пионерию, берите по охапке соломы — и к саду. Поджигайте солому со стороны ветра. Дымом окуривайте.
— Лечу!
И я пустился бежать.
— Сенька! Сенька! — закричал мне вслед Синицын. — Пришли лошадь или велосипед — дедушку подвезти!
Я бежал так быстро, что ветер выжимал из моих глаз слезы и свистел в ушах. Скоро ли усадьба? Когда мы смотрели в бинокль, она была рядом, рукой подать, а вот бежать до нее очень далеко. Даже когда я бежал на кроссе прошлой осенью, у меня так не колотилось сердце и не пересыхало во рту. Не раз мне хотелось сесть или лечь и отдышаться, но я говорил себе:
— Нельзя, капитан. Прибавь скорость.
Я спустился с пригорка, пробежал мимо больницы, впереди показалась контора. Там, на втором этаже, диспетчерская и радиоузел, где работает наш вожатый. Только бы он был там, только бы он не ушел обедать. Нет, сегодня Коля будет сидеть до ночи, ведь он держит связь со всеми тракторными бригадами. Вот она, диспетчерская. На двери табличка «Посторонним вход воспрещен». Какой же я посторонний? Я разведчик, у меня важное донесение, не про ландыши.
Коля сидит у рации, на голове у него наушники.
— Коля! Мороз! Сад погибнет! — изо всех сил трясу я его за плечо.
Он поворачивает ко мне сердитое лицо.
— Мороз! — докладываю коротко и валюсь на стул.
— Кто тебе сказал? — тревожно смотрит на меня радист.