— А как же ты хочешь? — удивился Грачев.
— Договорился, Грачев, — возмутилась Лена. — Так поступает знаешь кто?
Но Вовка не пожелал узнать, кто так поступает.
— Вон уже Старый хутор, — объявил Грачев, указывая в окно, где за бугром маячили верхушки огромных тополей.
Генка как будто что-то вспомнил и, наклонившись ко мне, шепнул:
— Чуть не забыл. Мне старшина рассказал одну историю про этот хутор. Это тебе не «поход в Братск», а в сто раз интереснее.
Я попросил его рассказать эту историю поподробнее, но Синицын ограничился ничего не говорящей фразой:
— Раньше этот хутор назывался Старым, потом Трудовым рассветом, а теперь опять Старым.
— Ну и что?
— А то, что наш совхоз тоже называется «Трудрассвет». Старшина сказал, что так его назвали коммунары.
— Какие коммунары?
— А вот это тайна, — загадочно улыбнулся первый раз за всю дорогу Синицын.
Лагерные будни
Утром, как и в предыдущие дни, мы явились в свой лагерь, открытый на лето при школе. Я ждал: придет или не придет Генка? Вот уже вышел горнист, дежурные приготовились к подъему флага и рапорту, но моего друга не было. «Неужели Генка испугался разбора вчерашнего происшествия? — подумал я. — Неужели он трус?»
— Где же твой боцман? — спросил Грачев, когда мы по команде «становись» выстроились на линейку, держа равнение на красный флаг. Боцманом Синицына звали с тех пор, как у нас в конце прошлого учебного года была создана пионерская флотилия.
— Не знаю, — честно признался я, наблюдая за Фаиной Ильиничной, принимавшей рапорт.
Я все время ожидал, что она поинтересуется, почему отсутствует на линейке Синицын. Но учительница, выслушав рапорт, даже не взглянула в сторону нашего звена. И вообще, она вела себя так, словно вчера не произошло никакого происшествия и как будто Синицын никогда и не ходил в летний лагерь при школе.
Когда каждое звено получило задание — ремонт и окраска парт, пилка, колка дров, прополка грядок на пришкольном участке, помощь поварихе тете Дусе на кухне — Фаина Ильинична объявила, что сегодня она оставляет за себя воспитательницей Лену Тарелкину, а сама уезжает в город окончательно договориться с ветеранами войны о предстоящей встрече. Этому сообщению мы обрадовались больше всего!
Нашему звену поручили ремонт и окраску парт.
Главным мастером мы назначили силача и великана Мишу Саблина. Почему-то у него все здорово выходило. Возьмет в руки пилу, она у него не то, чтобы застрять, поет, как солист в концерте; молоток в его руках ловко, с одного-двух раз, вколачивает гвозди; рубанок, словно чайка над волной — вжик, и стружка-завитушка летит в сторону. А ведь у Саблина не всегда так здорово получалось. Я же помню, как в четвертом классе на уроке труда Пал Палыч ворчал на Мишку за то, что он предпочитал бить молотком не по шляпке гвоздя, а по своим пальцам, и пила у него застревала, гнулась, визжала, как резаный поросенок.