— Обойдусь без ваших справедливых решений и экскурсий. Я вам без музея такое скажу, что вы все ахнете!
— Ну, скажи, — не то попросил, не то разрешил Грачев.
— Дудки.
— А еще обижается, что я называю его индивидуалистом.
— Я индивидуалист, а ты эгоист, — отпарировал Генка.
— Между прочим, эти слова синонимы, — серьезно объяснил Вовка. — Читай в грамматике параграф 32.
— Значит, мы с тобой одинаковые, — съязвил Синицын.
— Одинаковые, да не совсем, — не согласился Грачев.
— Почему же? — удивился Синицын.
Он хорошо знал, что Грачев может другим приклеивать обидные прозвища, но сам терпеть не может, чтобы его называли как-нибудь, кроме Грач — птица весенняя. Тоже мне нашелся… Бауман. Хвастает, что в совхозной библиотеке все книжки перечитал. А сам, по-моему, читает начало, середину и конец. Нахватался всяких слов и теперь при случае щеголяет ими. Генка, зная его такую слабость, нередко заводит Вовку. А завести его — пара пустяков. Спроси у него, что означает какое-нибудь непонятное слово, он и пойдет! Не остановишь. А если заметишь, что объясняет он не совсем точно или просто не точно, тогда Вовка не поленится сбегать, в библиотеку, принести оттуда словарь, докажет свою правоту. Вот и сейчас Генка решил устроить очередное представление.
— Хотя индивидуалист и эгоист — слова синонимы, — пригладил рыжую челку Вовка, — и хотя фамилии у нас птичьи, но разница между нами имеется, и существенная.
— Во-первых, ты отличник, — поддел его Генка.
— Да, это, во-первых, — принял как должное такое признание Грачев. — Во-вторых, я у тебя ни разу ни одной задачи не списывал.
— И я у тебя не списывал.
— Зато у других списывал, а я ни у кого. И в-третьих, ты думаешь только о себе и забываешь о коллективе. Вот как сегодня. Прежде чем бросать коржик, нужно было подумать, чем это кончится для класса.
— Ты же знаешь, что я нечаянно выронил.
— Откуда мне известно, чаянно или нечаянно.
— Ты же сам говорил в театре за меня.
— Вот видишь, — укоризненно заметил Грачев, — опять ты о себе думаешь. А я, когда тебя защищал, думал о нашем классе.
— Выходит, — перебил я Вовку, — ты так же говорил бы, даже если Генка нарочно бросил коржик?