– Двенадцатого ноября семьдесят второго года, – выдавил он наконец. – Студентка. Ее нашли в поле у шоссе. Анна Саймонс. Изнасилована и удушена. Двадцать три года. Группа спермы не установлена. И все же, Джонни, это еще ничего не доказывает.
– Не думаю, что вам действительно нужны дополнительные доказательства, – сказал Джонни. – Поставьте его перед фактами, и он во всем сознается.
– А если нет?
Джонни припомнил свое видение у скамейки. Оно налетело на него с бешеной скоростью, словно смертоносный бумеранг. Ощущение рвущейся ткани. И сладкая, ноющая боль, воскресившая в памяти боль от прищепки. Боль, которая искупала все.
– Заставите его спустить штаны, – сказал Джонни.
Репортеры еще толпились в вестибюле. Едва ли они ожидали развязки или по крайней мере неожиданного поворота в деле. Просто дороги из-за снега стали непроезжими.
– Вы уверены, что приняли наилучшее решение? – Ветер отшвыривал слова Джонни куда-то в сторону. Разболелись ноги.
– Нет, – ответил Баннерман просто. – Но думаю, что вам надо быть при этом. Думаю, Джонни, будет лучше, если он посмотрит вам в глаза. Пошли, Додды живут всего в двух кварталах отсюда.
Они шагнули в снежный буран – две тени в капюшонах. Под курткой у Баннермана был пистолет. Наручники он пристегнул к ремню. Они и квартала не прошли по глубокому снегу, а Джонни уже начал сильно прихрамывать, хотя и не сказал ни слова.
Но Баннерман заметил. Они остановились в дверях касл-рокского трансагентства.
– Что с вами, дружище?
– Ничего, – сказал Джонни. Ну вот, теперь и голова заболела.
– Что значит «ничего»? Глядя на вас, можно подумать, что у вас сломаны обе ноги.
– Когда я вышел из комы, врачам пришлось их прооперировать. Атрофировались мышцы. Начали таять, как выразился доктор Браун. И суставы стали ни к черту. Все, что можно, заменили синтетикой…
– Это как тому типу, которого отремонтировали за шесть миллионов?
Джонни подумал об аккуратной стопке больничных счетов в верхнем ящике бюро у них дома.
– Что-то в этом роде. Когда я долго на ногах, они у меня деревенеют. Вот и все.
– Хотите вернемся?
– Нет, мне уже лучше, – сказал Джонни.