Мёртвая зона

Они вышли из дверей, ветер подхватил их и попытался метнуть по желобу пустынной улицы. Они с трудом продвигались, в лицо им светили облепленные снегом фонари, гнувшиеся под напором ветра. Они свернули в боковую улочку и миновали пять домов; перед аккуратной двухэтажной коробкой Баннерман остановился. Подобно соседним, она была наглухо закрыта и погружена в темноту.

– Вот этот дом, – сказал Баннерман каким-то бесцветным голосом. Они перебрались через наметенные перед крыльцом сугробы и поднялись по ступенькам.

Пока Баннерман барабанил в дверь, Джонни, превозмогая боль, переступал с ноги на ногу и думал о том, что эта ночь никогда не кончится. Она будет тянуться и тянуться и наметет сугробы, которые, рухнув, погребут всех под собой. Минут через пять дверь отворилась.

Генриетта Додд оказалась женщиной необъятных размеров – настоящая гора плоти. Джонни впервые видел человека столь отталкивающей и болезненной внешности. Желтовато-серая кожа. Ящероподобные ручки в сыпи, похожей на экзему. Узкие щелочки глаз, поблескивавших из-под набрякших век. Такой взгляд, с горечью подумал Джонни, бывал у матери, когда она погружалась в свой религиозный транс.

– Что вам нужно среди ночи, Джордж Баннерман? – подозрительно спросила миссис Додд дребезжащим голосом, похожим на жужжание пчелы или мухи в бутылке, – такой голос бывает у толстух.

– Мне надо поговорить с Фрэнком, Генриетта.

– Утром поговорите, – сказала Генриетта Додд и хотела закрыть дверь у них перед носом.

Баннерман придержал дверь рукой.

– Извините, Генриетта. Дело срочное.

– Будить его? Вот еще! – взвизгнула она, стоя в дверях. – Он спит как убитый! Иногда у меня среди ночи разыгрывается тахикардия, я звоню, звоню в колокольчик, и что же, думаете, он приходит? Как бы не так, спит, и хоть бы хны. Ничего, когда-нибудь он проснется и найдет в постели мой труп. Вот умру от сердечного приступа – кто тогда подаст ему это чертово яйцо в мешочек! А все потому, что вы совсем его загоняли.

Она улыбнулась довольно гаденькой улыбочкой – так улыбаются, поверяя под большим секретом грязную историю, – вот, мол, полюбуйтесь.

– Каждую ночь дежурство, гоняется на машине за всякой пьянью, а у них, может, пистолет под сиденьем. Мотается по забегаловкам да притонам, где всякий сброд, а вам начхать! Знаю я, что там творится, шлюха за кружку пива в два счета может наградить моего невинного мальчика какой-нибудь дурной болезнью.

Ее дребезжащий голос отзывался в висках у Джонни пульсирующей болью. Хоть бы она уже замолчала! Умом Джонни понимал: это галлюцинация, результат усталости и напряжения, но ему все больше казалось, что перед ним стоит его мать, вот-вот она переведет взгляд с Баннермана на него и начнет свою волынку о редкостном даре, которым господь наградил Джонни.

– Миссис Додд… Генриетта… – только и успел сказать Баннерман примирительным тоном, но тут она действительно перевела взгляд на Джонни и уставилась на него своими остренькими и в то же время глуповатыми поросячьими глазками.

– А это кто такой?

– Помощник по особым делам, – не моргнув глазом ответил Баннерман. – Генриетта, я должен разбудить Фрэнка. Всю ответственность беру на себя.

– Ах, ответственность! – прогудела она с каким-то жутковатым сарказмом, и лишь теперь до Джонни дошло, что она боится. От нее исходили удушливые волны страха – вот отчего у него так заломило виски! Неужели Баннерман не чувствует? – Отвеет-ствен-ность! Ах ты, боже мой, какие мы ва-аа-жные! Так вот, Джордж Баннерман, я не позволю будить моего мальчика среди ночи. Так что вы и ваш помощник по особым делам можете убираться к своим занюханным бумажонкам!

Она опять попыталась закрыть дверь, но на этот раз Баннерман силой распахнул ее.

– Отойдите, Генриетта, я не шучу. – Чувствовалось, что он уже на пределе и с трудом сдерживает гнев.

– Вы не имеет права! – завопила она. – У нас не полицейское государство! Вас вышвырнут со службы! Предъявите ордер!