Вампиры в Москве

22
18
20
22
24
26
28
30

Заранее припасенный длинный канат Эмиль привязал к ножке тяжелого шкафа и свободный конец опустил в люк. Первым ловко спрыгнул на балку и первым исчез в темноте. За ним, многократно перекрестясь, последовали и остальные мстители.

Столовая вампиров больше напоминала тюрьму — вполне знакомое зрелище для Эмиля, но сколь шокирующее для остальных! Впрочем, лишь у одного из железных столбов сидела на корточках девушка в легких ножных кандалах. Ее бледное, без кровиночки, лицо и потухший взгляд не оставлял никаких сомнений в ближайшей перспективе отправиться на стол грифов. Крестьяне воодушевленно бросились ее освобождать, неумело пытаясь сбить замки кандалов прикладами ружей. Они были так довольны собой, словно уже выполнили основную миссию. Эмиль же считал иначе:

— Быстрее, мы теряем драгоценное время.

И вот уже отодвинуты массивные засовы двери, ведущей в гостиную, и вот уже возбужденные люди стоят в святая святых семейства Дракулы, в склепе. Вот они, пять кошмарных гробов, крышки трех из которых отодвинуты, а в двух закрытых спят те, кого нельзя назвать живыми, но нельзя назвать и мертвыми. Они не мертвые. Сейчас уже никого не надо подгонять и вскоре склеп до верху забит валежником, сеном, хворостом, а также массивными бревнами и досками. Все это обильно полито керосином и смолой. Легкий сквознячок из неизвестной щели обещает, что гореть будет знатно. Анета, единственная женщина среди мстителей, берет у старосты факел.

Тем временем, сон Мириам становится все более и более беспокойным. Чем сильнее разгорается валежник и громче трещат дрова, тем больше раскаляется ее гроб — ее ложе. Словно его засунули в огромную печку. Огненные языки бушующего снаружи пламени, кажется врываются в мозг единственной дочери графа Дракулы, путая и без того странные сновидения.

Мириам с трудом открыла глаза и через несколько мгновении к ней вернулись основные чувственные восприятия. Непривычный треск снаружи и дикий жар внутри не оставляли сомнений в реальности происходящего. Раскаленный чугун обжигал тело, наполняя небольшое пространство горелым запахом.

Внутренние засовы от тепла расширились и плохо слушались пальцев, пытающихся их отодвинуть. Наконец, это удалось. Из последних усилий оттолкнув крышку, Мириам оказалась в полыхающем склепе. Огромное количество бревен и сучьев говорило о том, что происходящее — не просто трагическая случайность, но обдумывать происходящее времени не было. Не было времени и спасать отца, из гроба которого слышались какие-то звуки. Инстинкт самосохранения, свойственный вампирам не меньше чем людям или животным, превратил Мириам в птицу, которая начала прорываться к выходу. Крылья обгорали, огонь скакал по перьям, страшная боль пронизывала все ее существо, но где-то через двадцать пять страшных и тяжелых метров, показалась дверь в гостиную. К счастью, открытая. Не раздумывая, Мириам полетела вперед, туда, где толпились какие-то люди, которых она сначала приняла за слуг, и где… О, нет! Сквозь ранее наглухо заделанные окна вся гостиная была залита ярким солнечным светом. Убийственным светом.

В нее начали стрелять, хотя и не прицельно, но со всех сторон. Увертываясь от града пуль, Мириам неожиданно оказалась прямо в центре яркого светового конуса. Ослепленная, она начала беспорядочно метаться по залу, словно на острые шипы натыкаясь на все новые и новые световые потоки и все больше слабея. Последний раз взлетев под потолок, она рухнула прямо на клавиши фисгармонии, издав последний аккорд, соскользнула на пол и начала рассыпаться, как песок, таять, как снег. Очень скоро в маленькой кучке пепла лежала лишь Ладонь. Чья-то рука потянулась к талисману, воровато его схватила и. слегка обжигая пальцы, спрятала под рубашку.

ЙОН НА ПЕПЕЛИЩЕ

Беспрепятственно выехав за высокие стены замка Сатура, четверка коней под умелым руководством кучера Матея во весь опор понеслась к Тырговиште. В карете, подскакивающей на каждой кочке и куда не проникает ни лучика света, сидит Йон, прижимая к груди поистине бесценный дар — графин из голубого хрусталя, доверху наполненный если и не Локкусом, то средством, сотворившим чудо прямо у него на глазах. Периодически он наклоняется к своему второму недавно обретенному сокровищу, девушке Валерике, и целует ее в губы. Целует, как влюбленный вампир. Йон счастлив.

Потихоньку смеркается. Значит, Йону теперь можно расслабиться, ибо днем любая неприятность на дороге весьма чревата. Зато надо собираться кучеру и начинать предельно внимательно следить за дорогой. Уж скоро Келед, а именно при подъезде к нему необходимо преодолеть несколько подъемов и спусков, не особо крутых, но требующих изрядной осторожности. Тут самое главное, не наскочить на какой-нибудь камень и не сломать колесо или, еще хуже, ось. Карета замедляет ход, но скоро и совсем останавливается — в тусклом свете коптящего керосинового фонаря вырисовываются очертания достаточно крупного предмета, лежащего прямо на пути. Вылезая убрать досадное препятствие, Матей инстинктивно хватается за шпагу — вдруг это засада?! Хотя странное место для засады — с одной стороны достаточно отвесный обрыв, с другой — столь же отвесная стена. Где прятаться разбойникам? Да и посмеют ли в вотчине Дракулы…

Но ничто не нарушает ночной тишины, кроме отдаленного волчьего воя. Однако, подходя к «камню» ближе, Матей удивляется странным хрипловатым звукам-всхлипываниям, идущим от него. Более того, он шевелится! Опустив пониже фонарь, чтобы отчетливее разглядеть столь необычный предмет, кучер не может сдержать возгласа удивления.

— Йон, выйдите пожалуйста!

— В чем дело?

— Господин, пожалуйста…

— Ты сам не можешь справится?

— Здесь, по-моему, лежит Глоби… Или Роби… Я всегда их путаю.

— Да, ты действительно что-то путаешь…

— Да нет, не путаю, птица окольцована так же, как наши грифы.

Йону ничего не остается, как удостоверится в этом самому. Действительно, окровавленную птицу зовут Глоби. В ее крыле, со слипшимися от крови и грязи перьями, виднеется рваное отверстие, словно от пули. Глаза, подернутые мутноватой белесой пленкой, кажется, узнают Йона и словно хотят что-то сказать, но сил уже нет — птица в последний раз криво дергается, издает жалобный крик и навеки затихает.