Вампиры в Москве

— Вот ведь б…!

— Да все они…

Еще через три рюмашки бабы тоже изрядно надоели. Ну действительно, извини-подвинься, сколько можно им перемалывать косточки да в трусы залезать — все время одно и тоже! Так Лакьюнов плавно перешел к своему последнему стыду, самому интимному. На эту тему говорить мог только он, ибо Вязовского «поэтического дарования» хватало только на роль слушателя.

— Вот ты послушай, вояка, какой классный шедеврик я давеча придумал, не очень-то еще доработан…

— Да хватит тебе притворяться и ломаться, как красна девица — читай, наливай, ложись! ( и кто сказал, что у вояк нет чувства юмора?!)

— А от страха ты случаем не помрешь?! Это не пиф-паф, не ать-два, это о вампирах, которые кровь по ночам сосут.

— Мою кровь по ночам сосут только комары да телефонные звонки, — Вязов многозначительно поднял указательный палец вверх:

— Ему все какие-то идеи в голову приходят, все чего-то перестраивать собирается. Ну я и думаю, а с утра нельзя ли умными мыслями поделиться? Утро, оно ведь мудренее…

— Военным думать по уставу не положено. И вообще, ты не очень-то почтителен…

Вязов снова напрягся. Подальше бы от этого льда держаться. А то, не ровен час, поскользнешься и шею сломаешь. Или под воду бултых Тут ведь хитрым и опытным политиком надо быть, а какой из него политик… Он, кстати, знает, какой — как из вчерашней кирзухи взрывчатка:

— Давай читай, все равно делать нечего…

Луку не особо вдохновило столь наплевательское отношение к своему творчеству, но ведь пятую ночь подряд жена наверняка откажется слушать ЧАС ВАМПИРА, а ему так хотелось аудитории, хотя бы такой — xo! — дубоватой.

Довольный автор погасил свет, дабы основательнее пробрало, зажег свечи и начал читать с выражением, глухим и хриплым голосом, полностью соответствующим тематике.

В час ночной, в подлунном миреНе найти цвета сапфираИзумруда, хрусталяВ час ночной ты ищешь зряВсе покрыто страха сажейДержит всех тот страх под стражейНехороший черный цветСводит краски все на нетВ час ночной в подлунном миреНачинают пир вампирыВ души робкие глядятРазливая страха ядТы забился в лапах ночиДушит ночь и ночь гогочетНапрягая тщетно слухЖдешь, когда споет петухНо недаром, ох недаромВ мире новом, в мире старомВсе боятся темноты —И герой, и вор, и ты.Да и ты подчас трепещешьВидя ночи страшной клещиЧто за скрежет у дверейНебо, осветись скорей!Но не срок в объятьях солнцаУтра лучиком колотьсяТы ждешь дня, как наркоманШанс дождаться очень малВедь есть час в подлунном миреКогда правят пир вампирыЗубы — острые ножиПрячься, смолкни и дрожиИ молись любому богуНе изведать ночь до срокаМожешь выть или оратьЗвать земную благодатьНо одно то всем известноВ темноте тебе не местоТы так слаб и ты один —Так скорее уходиВ час ночной в подлунном миреНе поможет и порфираНи кинжал, ни герб, ни крестНи веселье злачных местВо дворце иль казематеНет защиты и плевать имСколько благ от завтра ждешьТы проснешься, коль уснешь?Это как ночи угодноТы кричишь от страха потныйНо никто не слышит крикЕсли в дверь вампир проникИ найдут тебя под утроСном уснувшим беспробуднымИ под ранкой, на груди:Встал у ночи на пути

Как ни тяжело далось Вязову испытание большой поэзией, он стойко продержался до конца и даже умудрился выдавить вздох восхищения.

— Это ты все сам написал? Так много! Очень даже великолепно! Кстати, а что такое порфира?

Вопрос демонстрировал, как внимательно Вязов слушал стих ( а еще говорит, что не дипломат!), но застал автора врасплох. Лакьюнов не знал, что это за фрукт и с чем его едят, потому поспешил тонко уйти от вопроса:

— Когда у тебя день рождения?

— В декабре… А что?

— Долго ждать. А когда ты, скажем, стал министром?

— В мае 1989.