Жажда справедливости. Избранный

22
18
20
22
24
26
28
30

—Как ты сюда попал?— Ошалевшая Семечкина пыталась понять, что здесь делает Просвиркин. Наконец, найдя единственно верное объяснение, она с усмешкою произнесла:

—А-а, понимаю, мой алкоголик пьет уже не один. Что ж, поздравляю, товарищ капитан.

Капитан осознал, в какой скверной истории оказался, и тут же стал извиняться:

—Извини меня, я,— он глянул на часы,— позвонил тебе, но тебя не было дома, а трубку сняла какая-то женщина. Она вела себя очень странно. Я поднялся и позвонил. Дверь…— и Иннокентий Алексеевич рассказал всё, что с ним случилось, честно, ничего не утаивая и даже (что очень редко было с ним) ничего не преувеличивая и не умаляя.

—Умнее ничего не мог придумать?— Семечкина была терпеливой, но отнюдь не легковерной. Выслушав весь рассказ милиционера до конца, она натурально в него не поверила, назвав про себя сумасшедшим бредом.

—Так и было,— оправдывался Просвиркин.

—Да? А кровь тебя пить не заставляли?— Семечкина взяла стул и села.— Где же твой пистолет, из которого ты чуть не ухлопал двоих?

Просвиркин оглядел пол подле дивана; пистолета не было. После стал шарить по брюкам. Но не брюки были на нем, а хлопчатобумажное синее трико. Одежда была домашняя. Ни о какой кобуре с пистолетом и речи быть не могло. Иннокентий Алексеевич побледнел, и темные мыслишки о поехавшей раньше времени крыше закопошились в мозгу. Пистолет был? Был. Просвиркин даже чувствовал запах пороху в комнате и не понимал, как не чувствует этого Клавдия Ильинична.

Семечкина решила скандала не затевать, выпроводила Иннокентия Алексеевича, предупредив при этом, чтобы он и не думал скармливать своей супруге эти басни.

—Что же мне сказать?

—Придумаешь,— усмехнулась Клавдия Ильинична,— вон какую историю сочинил— заслушаешься.

—Я..,— заикнулся было Иннокентий Алексеевич, но дверь у него перед носом захлопнулась, оставив его наедине со своими мыслями.

Захлопнув за капитаном дверь, Семечкина сняла с себя верхнюю одежду.

В четверть девятого вечера в квартире № 46 зазвенел дурным голосом звонок над входной дверью. Звонил вернувшийся с пятого этажа капитан милиции. Он долго спускался по лестнице и изобретал объяснение для своей благоверной. Суперубедительная ложь, которую он, так сказать, сфабриковал, была плодом работы его блестящего мозга. Дверь отворилась, и два «волчьих» глаза уставились на Просвиркина. Очи Ирины Александровны метали молнии.

—Ты ждешь моей смерти?!!— голос ее повысился сразу на три тона. Просвиркину подумалось, что никакая, даже самая гениальная правдоподобная ложь не спасет его от надвигающегося урагана. Чтобы соседи поменьше услышали, он поспешно закрыл входную дверь. Однако у жены его резко переменилось настроение, и она ушла в зал, не вступая боле ни в какие пререкания с мужем. Пораженный Иннокентий Алексеевич только рот раскрыл; он не верил, что жена его могла замолчать в такой момент.

Капитан спешно прошел в спальню и выдвинул ящик стола. Пистолет лежал там в кобуре. Он трясущимися руками достал оружие, вынул из него обойму и выпотрошил ее.

Двух патронов не хватало, а от дула тянулся еле уловимый запах пороху.

* * *

Было около девяти часов вечера, когда Семечкина готовила на кухне ужин. Она почистила картошку и поставила ее в маленькой кастрюльке на огонь. Ей не хотелось изобретать что-либо получше, она желала только поесть. Посолив воду с картошкой, Клавдия Ильинична ушла в спальню переодеться. Там она причесалась, надела халат, и в это время на кухне закипела вода. Вслед за сим раздался подозрительный звон посуды. Семечкина быстро преодолела небольшой коридор и застыла на пороге кухне в безмолвном изумлении, широко раскрыв глаза. Потом Семечкина закрыла их и открыла вновь.

А возле плиты происходило следующее: невесть откуда взявшаяся девица с черными коротко стрижеными волосами хозяйничала с ложкой в руках. Семечкина сразу же разглядела, что девица была необычно бледна, имела небесно-голубые глаза и красные губы. И еще, что одета эта девица была в срамного вида купальник, а на плечи наброшен прозрачный пеньюар. Вела себя девица так, будто являлась здесь хозяйкой.

—Вы кто?— удивление Семечкиной стало перерастать в раздражение (что вполне объясняется чрезмерной усталостью).