Жажда справедливости. Избранный

—Вечер добрый, господин. Прошу с нами отужинать.

Хотя Виталий и был готов к чему-то в этом роде, все же смутился и слегка покраснел. Вельда захлопнула дверь, помогла ему раздеться и сказала:

—Господин граф и господин барон ждут вас.

—Благодарю,— в тон ей ответил Виталий и прошел в зал. В зале находилось двое: Гебриел и Леонард. При появлении Серебрякова барон встал и почтительно поклонился, печатка блеснула в свете свечей белым светом. Виталий был крайне удивлен. А Леонард, который сидел, откинувшись на спинку стула, отрекомендовал барона:

—Сын, представляю тебе сторонника нашего ордена. Это Гебриел. Прошу любить и жаловать. Он будет весьма нам полезен. Он является специалистом по конфликтам,— если можно так выразиться. Несмотря на его смиренный и добропорядочный вид (тут Гебриел мрачно улыбнулся), имеет репутацию убийцы, но исключительно в массовых стычках.

Барон счел нужным поклониться вторично.

Виталий смутился крайне этому выражению почтения со стороны барона и сказал:

—Я, право же,.. барон, очень удивлен. Ведь вы куда старше меня и имеете больше права ожидать от меня поклонов.— Виталий поклонился. Теперь смутился барон и вопросительно взглянул на графа, как бы ожидая намека на то, как себя вести, но граф лишь улыбнулся и слегка пожал плечами. А Виталий продолжал: —Я ведь, в сущности, и представления не имею, сколько вам лет. И прошу извинить меня, я не привык к почестям.

Леонард крайне довольный тем, что произошло, указал Виталию на стул справа от себя. Тот прошел и сел. А барон, дождался, когда сядет Серебряков, и только после сего счел необходимым занять свое место.

Вельда принялась накрывать на стол. В это время Виталий обратился к графу:

—Я, отец, полагаю, что вы недовольны мной. Я осмелился осудить человека и выместить на нем свою злость.

—Учись, сын мой. Ты теперь не один из смертных, но Первый из них, и имя отныне тебе— Избранный!— сказал граф. Сделав небольшую паузу, он продолжил: —Если кто и должен чувствовать себя виноватым, так это Морозов. Ибо не Провидение делает из нас то, что мы есть. Мы— свободные в мыслях и действиях существа. Не Провидение творит наши мысли и направляет их, а это делаем мы! И лишь мы повинны в них. Мысли наши рождают Элементала,— страшную непредсказуемую для непосвященных силу. На путь порока случайно не становятся. Случайность— всего лишь неожиданно проявившая себя закономерность. Не дурно было бы узнать, что двигало в тот момент господином Морозовым. Какие силы завладели его душой, откровенно говоря, душой весьма низкого качества?

Виталий хотя и привык к странной манера графа говорить, всё же мало смог понять чего-либо из его слов. А в довершении ко всему еще и барон добавил загадочно:

—Я, как мне кажется, догадываюсь, кто толкнул вас, Виталий, на сей поступок. Хотя и имеется довольно много воздыхателей, жаждущих изменить положение вещей в этом мире, здесь пахнет методами одного моего знакомого. У него своеобразный способ проверки компетенции своих противников. Ваши деяния, граф, как всегда заслужили внимания очень высокопоставленных особ.

Тут Вельда разлила вино по бокалам всем. И была любезно приглашена Леонардом к столу. После чего Сатана сказал:

—Да, барон. Однако похоже, не только он, но и еще многие братья наши, возмущенные моей властью на Земле, вынуждены из-за своей проклятой гордости ненавидеть меня и мешать мне.

Тут что-то сделалось с Леонардом: он страдальчески сдвинул свои густые брови и заговорил он с грустью, сквозившей в каждом слове:

—Проклятая гордыня! Хотеть вернуть назад то, что обратно никогда не воротишь подобными делами! Как можем мы ненавидеть друг друга? Любовь, которая была первопричиной нашего рождения, уступила место зависти. У кого этому можно научиться в мире, прославленном любовью и чистотой? Мы не знали другого счастья, как видеть прекрасный лик отца, ощущать тепло его бесконечной любви, восхищаться его великой мудростью. Венец его славы сиял над нами. Все это пропало в один миг. Гордыня, ненависть к творениям более приближенным к создателю, чем его ангелы, жажда внимания лишь к самим себе,— вот что двигало мною, а в последствие и ими. Сын Утра Прекрасного, я жестоко поплатился за обуявшую меня ревность, за те слова, которые бросил отцу.

Граф замолчал. Заговорил Гебриел:

—Довольно, сир, терзать себя. Чего мы жаждем? Мы хотим вернуть его бесконечную любовь. Когда-то мы потеряли веру. И он отвернулся от нас. Теперь же мы стоим много выше наших братьев; мы уверовали в великую мудрость. Помыслы наши чисты. Он любит нас, но не в состоянии препятствовать своим законам, законам жестким, но правильным. Так будем же делать всё, чтобы вернуть потерянное.