Другой

— А Александра? — Миссис Джевет задалась целью выяснить состояние здоровья всех членов семьи. — Она по-прежнему прячется у себя в комнате? — спросила она, не видя окна комнаты Александры, заслоненного листьями винограда. — Не понимаю, как она может сидеть взаперти с... Сколько это тянется? — Она стала загибать пальцы с наманикюренными ноготками. — Март, апрель, май, июнь... — неужели уже целых пять месяцев?

— Четыре, — поправила Торри. — Ей будет легче, когда она станет бабушкой. Она уже помогает мне готовить приданое и посчитала, сколько понадобится свивальничков и пеленок для перемены.

— Если Винни позволит ей заниматься этим, — сказала тетя Жози, со смехом осушив стакан. — По-моему, Винни добавляла в пунш сливовицу. Девушка может совсем спиться, если не будет следить за собой. Вам не кажется, что из этих старых слив можно гнать уксус? Смотри, Фанюшка, она снова прилетела. — Ее сестра отмахивалась мухобойкой от осы, угрожающе жужжавшей над ее стаканом.

— И-их! — крикнула Фаня, разбив стакан и забившись в угол беседки. — Кыш! Кыш!

— Кыш, оса, — спокойно сказала Торри, махнув рукой, и подняла разбитый стакан. — Все в порядке, Фаня. Она улетела. Садись на место.

Страх тети Фани перед жалящими насекомыми объяснялся тем, что однажды ее ужалила пчела и она чуть не умерла, поскольку пчелиный яд вывел из строя все системы ее организма. Теперь, приезжая в деревню, она принимала меры предосторожности, потому что, утверждала она (типично русское суеверие, говорила Ада), «жала», как она их называла, знают, какая из жертв больше всего боится их яда. Поэтому она запасалась хлопушками и веерами. У тети Фани не было шансов на спасение.

— О, Боже, — воскликнула Жози, бросив взгляд в сторону дома, — сюда идет Винни с добавкой.

На задней наружной лестнице хлопнула сетчатая дверь, и вышла Винни с новым графином охлажденной пурпурной жидкости. Мгновение спустя дверь открылась снова, и на фоне кирпичной стены возникла фигура, закутанная в черное, с белым лицом: зловещим, мрачным, насмешливым...

— О, Боже мой! — Тетя Фаня побледнела и перекрестилась на русский манер, пролив несколько капель пунша на свое вязание. — Холланд...

— Ради всего святого, Фанюшка, — сказала Жози, — это не Холланд, это Нильс. Смотри внимательнее, сама увидишь.

Фигура приблизилась, полы плаща распахивались, вспыхивая красным подбоем, шелковый цилиндр надвинут на один глаз. Кланяясь и поднимая цилиндр, пришел Профессор Водяной Крыс.

— Точная копия, — сказала миссис Джевет, вставая из кресла. — Никогда такого не видела... Привет, таинственный незнакомец! — крикнула она.

Не отзываясь, черная фигура пересекла площадку для крокета, подошла к каштану и принялась внимательно изучать кору. Нильс думал об осени, когда ядра созреют в колючих оболочках и их можно будет сбивать палкой. Вдруг он застыл и резко обернулся — Шантеклер, старый облезлый петушок, высоко задирая ноги, приплелся под дерево в поисках червячков. Петух распушил перья, когда заметил мальчика, остановился, косясь на него бусинками глаз.

Нильс ответил на его взгляд, затем, высоко держа голову, молча развернулся — палочка выставлена, будто защищает от опасности, в то время как он по дуге огибает птицу, — и продолжил свой путь навстречу Винни, возвращавшейся из беседки на кухню с пустым графином.

Кисточка Ады застыла на полпути, она внимательно следила за Нильсом с той минуты, когда его взгляд устремился на петушка. Все та же старая история, ни один из них не изменился, ни мальчик, ни петушок. Она с тоской припомнила, как все это было, это страшное происшествие. Близнецам было тогда по десять лет, она сидела на этом самом месте в беседке, чистила бобы к обеду, Винни на кухне шелушила кукурузу, Холланд и Нильс играли у колодца. Высоко задрав голову, поклевывая время от времени, распушив перья, петушок кружил вокруг насоса.

Вдруг, не сводя глаз с петушка, Нильс стал тихо скользить следом за ним, точно повторяя клюющие движения, размахивая руками, выставив крестец, точно пышный хвост. Из горла его доносились кукареканья. Вид был комичный, что и говорить. Даже со своего места она могла видеть капельки пота над его бровями, застывшее, почти бессмысленное выражение на бледном лице, глаза стеклянные, неподвижные. «Нильс, Нильс, достаточно, детка. Не надо больше». Как раз тут выглянула из окна Винни и попросила ее принести бобы; Нильс, преследуя петушка, скрылся за амбаром.

Она промыла бобы в раковине, когда услышала крик: вместе с Винни они выскочили за дверь и нашли Холланда, он указывал на крышу каретника, где на самом гребне сидел Шантеклер, хлопая крыльями и громко кукарекая. И там же — невероятно! — стоял Нильс, осторожно балансируя, хлопая руками, хрипло кукарекая. Потрясенная, она погрозила остальным, чтобы молчали, и осторожно двинулась к каретнику.

— Нильс, хватит уже, Нильс. Больше не надо...

— Ку-ка-ре-куу!

Он не замечал ее; глаза уставились на птицу, голова судорожно дергается, он клюет, хлопает крыльями, надувается, кукарекает, не может, не хочет слезать.