Другой

— Видел их? — Нильс был поражен. — Ты подсматривал?

— Они были в кровати. При свете. Он лег на нее. И двигался. — Слова застревали у него в горле, он проталкивал их наружу, описывая то, что видел через щель в стене. — Прямо при свете. Чертов гермафродит. Вот что они были — гермафродит. Полумужчина, полуженщина.

— Но ведь это и есть брак.

— Но только зря они думают, что у них будет такой миленький ребенок. И ты тоже зря думаешь. Он будет уродливый, белый, с выпученными глазами и огромной башкой. Как младенец в бутылке! — Придя в дикий восторг, Холланд дал люльке еще один толчок, заставив ее качаться сильнее, и голос его был похож на придушенный крик, когда он швырнул в сторону фонарик и выбежал из комнаты.

Мгновением позже Нильс подошел и поднял фонарик. Яркий лунный свет упал на подоконник, где лежал король Копетуа, убитый воин. В небе блестели, будто снег, острые кристаллы звезд, превращая летнюю ночь в зимний пейзаж.

Потом, глядя из окна, Нильс увидел странное зрелище. Сетчатая дверь на верхней площадке наружной лестницы тихо приоткрылась, показалась фигура: мама. Постояв на площадке, она торопливо сбежала вниз, белая рука чуть касалась перил, покрытые лаком ногти блестели в лунном свете. Молча она скользнула через газон, ее сиреневый халат мерцал на фоне темной травы, будто призрак, пересекла она посыпанную гравием дорожку и мимо елей подошла к колодцу, где стояла долго-долго, руки безвольно опущены, клевер темнел вокруг ее ног. И долго она смотрела на тяжелую печать, замкнувшую уста колодца, и Нильсу казалось, будто она ждет, что колодец заговорит с нею.

3

Однажды утром, несколько недель спустя, Нильс сидел на кухне, чувствуя себя в полной безопасности, всецело поручив себя тетушке Жози, колдовавшей над его лицом. Густо напудренное, так что черты практически не различимы, с пятнами румян на щеках, подведенными карандашом глазами и бровями, подкрашенным ртом и с замечательными нарисованными усиками, лицо его выглядело именно так, как он и хотел, — ужасное, зловещее и в то же время привлекательное.

— Годится! — сказал Нильс, поглядевшись в зеркало в комнатке Винни. — Это действительно здорово. — Встал в дверном проеме. Он был в цилиндре и в плаще с красным подбоем и, скрестив ноги, игриво опирался на тросточку. — Мне нужны длинные брюки, — сказал он, критически разглядывая свои шорты. — И крахмальная рубашка.

— Может, еще и бабочку? Ты и так хорош, сердечко мое. Только многовато румян вот тут. — Тетя Жози поплевала на платок и потерла ему щеку. — Отлично, Профессор, я думаю, ты пройдешь на ура. — Она посмотрела на него со свойственным ей выражением постоянного удивления. — Хочешь, я пойду и объявлю твой номер, Профессор?

— Ладно, — сказал он, довольный, — ты иди впереди. Я приду следом. Мне надо еще кое-что сделать. — Он побежал наверх по задней лестнице.

— Будь добр, задержись там и покажись Сане! — крикнула она вслед.

Сетчатая дверь жалобно взвизгнула, когда она прошла коридором, чтобы присоединиться к остальным, сидевшим в беседке. Построенная дедушкой Перри для жены собственными руками беседка стояла в дальнем конце газона, ближе к пустующему северному крылу дома, прохладный оазис с белыми столбиками и шпалерами, мох между плитами пола и сень виноградных лоз. Был уже конец июля, тетушки приехали, и сегодня все собрались в беседке, в плетеных креслах вокруг стола: тетя Фаня и Торри, миссис Джевет, отдыхавшая после часа занятий с Нильсом по арифметике, и Ада за мольбертом, срисовывавшая дедушкины розы.

Миссис Джевет расстегнула воротник вязаного платья, слишком теплого для такой жары, и обмахивала себе грудь.

— Ну, — продолжала она, в то время как появилась тетя Жози, — не имеет значения, что говорят люди, неосторожность — мать несчастных случаев.

— Не говорите мне о материнстве и младенчестве! — захохотала тетя Жози, топая по плитам беседки, как слон.

Тетя Фаня вылавливала из бокала ягоды, они пили пунш, сваренный Винни, чтобы разогнать полуденный зной.

— Опля! — воскликнула тетя Жози, усаживаясь. Тетушка Жо была себе на уме. Все в этом мире было для нее поводом для смеха, будь то Мужчина или Животное, Война или Мир, Любовь или Ненависть. Особенно Любовь. Собственное детство она воспринимала как шутку судьбы, хитрую уловку Природы, что же еще ей оставалось делать, как не смеяться? Актриса на вторые роли, она годами разъезжала с водевилями по всей стране, но с появлением звукового кино ей пришлось искать другой заработок, и она стала ассистенткой фоторепортера в Нью-Йорке, где они с сестрой снимали квартирку на Морнингсайд-Хайдс.

Как нарочно, сестры ни в чем не походили друг на дружку и еще меньше на Аду. Если Жози можно было уподобить любимому креслу — удобному, глубокому, хотя и слегка потертому, то Фанни больше походила на стул в аудитории: простой, жесткий, прямой. Веселая и пухлая Жози — и костлявая непреклонная Фанни.

— Именно, — сказала Фанни, отвечая миссис Джевет, — я утверждаю, что мистер Анжелини был неосторожен, оставив вилы поблизости.