Валентайн

— Это я, — сказал преподобный Питерс. — И у меня для тебя сюрприз. Не какая-нибудь безделушка, а действительно ценный подарок. Ты будешь довольна. — Веселье в его глазах всколыхнуло в душе Симоны гадливое отвращение, но в то же время оно было до странности заразительным. Она быстро достала из сумки платок, пропитанный хлороформом, и с улыбкой открыла дверь.

Дамиан Питерс вошел в комнату.

Дамиан Питерс остался стоять снаружи.

Первый Дамиан Питерс сказал:

— Он пришел по своей воле. Совершенный двойник.

Голос второго Дамиана Питерса был настолько похож на голос первого, что в этом было даже что-то зловещее.

— О Симона Арлета, королева медиумов. Вот уж не ожидал встретить вас здесь, хотя... если учесть все апокалипсические обстоятельства, это, наверное, закономерно...

Больше он не успел ничего сказать, потому что первый Дамиан заломил руки ему за спину, а Симона прижала к его лицу платок с хлороформом. Когда он осел на пол, она ударила его по голове ритуальным молотом.

— Но как... — Она не находила слов. — Это же идеально. Лучше и не придумаешь.

— Это Джейсон Сирота. — Дамиан открыл «дипломат» Сироты. — Замечательно, — сказал он. — Сценарий. Если наш план остается в силе, то он мне понадобится.

Она рассмеялась.

— Никогда раньше не приносила в жертву кого-то из знаменитостей. И он собирался играть тебя! Вживался в роль по методу Станиславского. — Она склонилась над распростертым на полу телом и провела рукой ему по волосам. — Ага. Седина не настоящая. Значит, он еще не такой ветхий, как ты. И... — она принялась раздевать безвольное тело, — ...он явно покрепче тебя. Наверняка занимается на тренажерах.

Она раздела актера уже до трусов. С трусами возиться не стала — просто разрезала их ножницами по бокам. Фи красу взвыл дурным голосом.

— Помоги мне, — сказала она Дамиану. — Надо перетащить его в кресло.

Вместе они посадили актера в кресло. Он слабо зашевелился, и Симона еще раз тюкнула его молотком по голове. Потом она облачилась в свои ритуальные одежды — золотой плащ, расшитый древними символами — и водрузила на голову Сироте заранее подготовленную бумажную корону.

— Ты никогда не узнаешь, какой великой была твоя последняя роль, — сказала она, гладя его по волосам. Такие мягкие... интересно, сколько поклонниц мечтали вот так вот притронуться к этим волосам. Корона — явная дешевка, была к тому же вся оборванная. Симона подобрала ее на каком-то дурацком шоу, посвященном Средневековью. Но корона сама по себе не имела значения. Важна была только символика.

— Долгие лета, царь, — сказала она, преклонив колени перед актером в глубокой отключке.

— А это действительно необходимо? — спросил Дамиан. — Я хочу сказать, эти шаманские выкрутасы, они, конечно, впечатляют непосвященного зрителя, но тут все свои...

— Посерьезней, пожалуйста! — оборвала его Симона. — Мы не в игрушки играем! Не забывай, наш ритуал — посвящение богу Осирису, который умер и возродился! Посвящение Таммузу и Адонису! Да тому же Иисусу, последнему из вереницы богов-царей, начало которой теряется в плотных туманах времени!

Она достала ритуальный кинжал и выпотрошила актера, аккуратно вспоров ему живот. Дымящиеся внутренности она бросила в круг. Пока фи красу насыщался, она взяла бронзовый лабрис, церемониальный боевой топор, который использовали жрицы Луны Древнего Крита, и разрубила тело актера на тринадцать частей. Крова залила ее золотой плащ, легла алыми брызгами на лицо. Она оставалась бесстрастной, а Дамиан весь позеленел, как будто его сейчас вырвет. Она раскидала окровавленные куски на разложенные мусорные пакеты, и Жак молча обошел круг, завязывая пакеты и вытирая кровь губкой. Когда губка набухла, он выкинул ее в мусорку, не выжимая. В комнате была жуткая, какая-то даже потусторонняя тишина, нарушаемая лишь громким чавканьем фи красу. Последней Жак подобрал голову. Взмахнул отрубленной головой, так чтобы кровь из обрубка шеи окатила Симону и Дамиана. Симона даже не поморщилась. Кровь у нее на губах была теплой. У нее был вкус жизни — не смерти.