Но самой странной частью его облика была голова совершенно лысая и с необычайно бледным лицом. Я боялся заглянуть ему в глаза, ибо на таком лице они должны были внушать ужас.
Но глаза оставались сомкнутыми, и я понял, что человек слеп.
– Отсюда до Дублина далеко, – тихо произнес он, и по его тону я угадал хорошо воспитанного человека.
– Я направляюсь в Лимерик, а не в Дублин, – ответил я недоумевая.
Мой ответ, казалось, удивил его.
– Прошу простить меня.
Он расцепил запястья, и длинная рука мелькнула у меня перед лицом. Я почувствовал его пальцы у себя на шее, он ощупал ее и с ужасом отдернул руку. Странное и тягостное прикосновение! Словно меня коснулось ледяное дыхание ветра, а не живая плоть.
– Вы сели в кресло.
– Может, мне встать?
– Нет, нет, но, когда наступит ночь, будет разумнее пересесть на одну из скамеек.
Он повернулся, подошел к шкафчику с неплотно закрытыми дверцами, достал оттуда бутылку и поставил ее на стол.
– Угощайтесь.
Затем направился к двери, открыл ее, и я больше его не видел.
Содержимое бутылки манило меня, и я с удовольствием осушил добрую половину.
Затем, сморенный хмельным напитком, теплом огня и усталостью, заснул в уютном кресле.
Среди ночи я проснулся.
Огонь еще город, и, хотя пламя угасало, света было достаточно, чтобы видеть комнату. Она была пуста, однако сон мой прервался от сильного удара и боли.
Я вспомнил о бутылке и протянул к ней руку, но она без всяких видимых причин отлетела в сторону и с грохотом разлетелась на куски, ударившись об пол.
Я вжался в кресло, но меня схватили за шею и вышвырнули на середину комнаты, словно я весил не больше кролика.
Кресло заскрипело, послышался глубокий довольный вздох.