Гулы

Доминик снова сжал пальцы и попытался двинуть правой рукой. Это ничего не дало: рука была словно из гипса — он видел входящую в вену иглу, кожа вокруг нее имела сероватый оттенок. Наверняка ему уже сделали операцию, пронеслось у него в голове,— прочистили рану, удалили рваные ткани и зашили отверстия. Операция пустяковая, и теперешнее онемение тела — остаточное действие наркоза. Самое большее через сутки он сможет вставать и ходить, но как только это произойдет, тот, кто следит за ним, начнет задавать ему свои вопросы.

Нахмурившись, Доминик снова подумал: знает ли капо о бойне на складе? Учитывая его связи в городе — в том числе, и в полиции,— отрицательный ответ был весьма фантастичен, но Доминик знал и то, что при желании полиция может на время засекретить любую информацию, а это уже не в его пользу. Ему нужно добраться до телефона и сообщить капо о происшедшем — тогда дон Франческо найдет ему адвоката, а если получится, переведет в частную клинику, где полностью окружит своими людьми. Итак, решил Доминик, перед ним две задачи: первая — выяснить, в какой из больниц города он оказался, вторая — если выяснится, что это все-таки муниципальная клиника, связаться с капо и сообщить ему о себе.

Доминик обвел взглядом кровать,— он вдруг подумал, что возле нее должна находиться кнопка, которой можно вызвать сиделку,— пару раз ему доводилось оказываться в больницах, и всегда под рукой была кнопка вызова. Он повернул голову влево — насколько позволила маска,— но возле кровати кнопки не обнаружил. Тогда он двинул рукой в надежде, что к ней привязан шнурок — в некоторых больницах так делают, чтобы не пропустить момент, когда очнется больной,— однако и это его действие ничего не дало.

Внезапно Доминик ощутил раздражение: что же это за место такое, где больной, очнувшись после наркоза, вынужден лежать в одиночестве, не в состоянии сообщить о себе? Он вдруг подумал, что прошло уже пять минут, как сознание вернулось к нему, но за это время к нему никто не зашел. Наверняка это все-таки городская больница, подумал он, в частной клинике такое было бы невозможно.

Доминик перевел взгляд на стену — до сих пор он не знал, не только сколько сейчас времени, но и вообще, какой теперь день,— возможно, прошло больше суток, как он лежит на этой кровати. Взгляд его остановился на квадратных часах, и до него вдруг дошло, что электронные часы не работают. Он провел взглядом по тонкому проводу, идущему от часов и входящему в потолок. Часы питались от сети, и то, что сейчас они не светились, могло говорить о том, что в здании нет электричества. Впрочем, скорее всего это не так, подумал Доминик, наверное, часы просто отключены от сети — ведь кислородная помпа работает. Он повернул голову и бросил взгляд на табло — зеленые цифры на нем сообщали о режиме работы. Внезапно внимание Доминика привлекла красная лампочка на табло и мелкие буквы под ней: «Рез. питание». «Аппарат работает от аккумуляторной батареи?» — пронеслось в сознании Доминика, и он ощутил, как где-то в затылке шевельнулось неясное беспокойство. Неожиданно он осознал еще одну вещь, усилившую эту тревогу: до сих пор до его слуха доносился лишь шум качающей помпы, больше же он не слышал ни звука — ни гомона улицы, ни голосов персонала, которые обязательно должны были раздаваться из коридора. Что это значит?

Доминик стиснул пальцы. То, что у него непорядки со слухом, он исключал — ведь звуки помпы он слышит. Он поднял левую руку и опустил ее вниз — костяшки пальцев гулко ударились о кровать, произведя отчетливый стук, что подтвердило его мысли о том, что со слухом у него все в порядке. Так чем же объяснить отсутствие внешних звуков?

С минуту он лежал неподвижно. Отсутствие звуков из-за стены коридора, кислородный насос на резервном питании, неработающие часы и самое главное — отсутствие персонала,— размышляя об этом, Доминик чувствовал, как его захлестывает волна беспокойства. Палата эта была непохожа на палату обычной больницы — даже в муниципальном учреждении никто не стал бы оставлять его без присмотра на долгое время… Внезапно владевшее им беспокойство напомнило ему его вчерашнее состояние, возникшее у него, когда они раскопали могилу на Кальва-Монтанья,— предчувствие того, что вокруг него происходит что-то необъяснимое, странно-нелепое и оттого еще более кошмарное. Он должен позвать, решил Доминик,— должен позвать и увидеть людей, чтобы убедиться в том, что не продолжается вчерашний кошмар.

Какое-то время он думал — что можно сделать, чтобы его услышали те, кто сидит за стеной? — затем поднял руку и опустил ее вниз. Пальцы ударились о кровать, произведя отчетливый стук. Доминик снова поднял руку и снова опустил. Потом еще и еще… Не обращая внимания на боль, он стучал с полминуты, пока до него не дошло, что результата это не даст — если бы кто-то находился за дверью, он бы давно к нему заглянул.

Опустив руку, он какое-то время неподвижно лежал, думая, что еще очень слаб — даже простое движение привело к тому, что перед глазами появились темные пятна. Так что же он может предпринять, чтобы изменить ситуацию? В принципе, сейчас ему ничего не грозит, и он может лежать в этой палате в надежде, что в конце концов сюда кто-нибудь войдет. Но не в его натуре было полагаться на случай — Доминик всегда брал ситуацию под контроль и не собирался изменять этому правилу и сейчас.

Выпростав из-под простыни левую руку, он поднял ее к голове. Движение отозвалось скрипом в груди — словно она была разбита на части, и это движение заставило их провернуться,— впрочем, как таковой боли не было. Доминик опустил пальцы на маску и потянул ее вверх. Как он и ждал, маска не поддалась — видимо, она была застегнута сзади. Заведя руку под голову, он принялся исследовать ремешки.

Через пару минут ему удалось понять, каким образом крепились ремни, он повернул голову и начал расстегивать замок. Действовать одной рукой было неудобно, но другого способа освободиться от маски у него сейчас не было. Через минуту первая пара ремешков оказалась расстегнутой. Доминик опустил руку и какое-то время лежал, отдыхая. Потом поднял руку и принялся за вторую.

Когда со вторым замком было покончено, Доминик двинул рукой и, не раздумывая, сорвал маску с лица — рифленый шланг отлетел от кровати. Открыв рот, Доминик попытался вздохнуть, и… не смог этого сделать!

Какой-то миг он лежал, ошеломленный этим открытием. Рот его был открыт, но мышцы не двигались, и воздух не поступал ему в легкие. Доминик поднял руку и слегка надавил себе на грудь. Это ничего не дало. Он перевел руку и попытался нажать ниже. Опять ничего…

Секунды текли, а он лежал на кровати, словно выброшенная на берег форель, не способный вздохнуть,— все его попытки «запустить» легкие ничего не давали… Внезапно перед глазами появились круги — Доминик понял, что в крови заканчивается кислород. Он принялся энергичнее давить рукой в грудь, чувствуя, что начинается паника, однако мышцы словно застыли. С каждым мгновением круги становились темней, в ушах зазвенело, и Доминик с отчаянием понял, что сейчас он умрет. Он принялся извиваться всем телом, движения его руки стали жесткими, превратившись из толчков в сухие удары: он все бил себя в грудь, словно пытаясь запустить испорченный механизм, не обращая внимания на боль в ребрах и то, что он почти уже ничего не видит…

Он остановился только тогда, когда сквозь черную пелену разглядел потолок и услышал хрипы в собственном горле. Грудь его поднималась, но не равномерно, а большими рывками, словно замерзший на холоде двигатель, которому для того, чтобы прогреться, требуется время, однако легкие его уже работали и кислород поступал, в кровь. Через короткое время исчез шум в ушах, а за ним — и круги перед глазами.

Какое-то время Доминик лежал, хватая ртом воздух,— только теперь, когда все закончилось, настало время подумать, и он с поразительной ясностью осознал, что едва не погиб по собственной глупости: ведь то, что произошло минуту назад, не произойти не могло. Наверное, пролежал он под этим насосом не меньше полсуток. За это время мышцы груди привыкли к тому, что воздух в легкие поступает извне — они не разучились работать, но словно труженики, долго работавшие без перерыва, решили отдохнуть, пока за них работает кто-то другой,— поэтому-то, когда насос перестал качать кислород, они не смогли «включиться» в первый же миг, и это едва не стоило ему жизни.

Еще с минуту он лежал на кровати, чувствуя, как восстанавливается дыхание. В первое мгновение, после того как он смог дышать сам, ему показалось, что в воздухе палаты висит странный запах: это не был запах лекарств — скорее, обычного воздуха,— но после сладкого привкуса кислорода он показался ему горьковатым.

Наконец его дыхание полностью выровнялось, и Доминик решил, что в состоянии крикнуть сиделку. Набрав в легкие воздух, он вытолкнул его через горло, но его постигла новая неудача: голосовые связки, не пришедшие в норму, смогли произвести только беспомощный хрип. Доминик ощутил выступивший на висках пот и про себя чертыхнулся — он понял, что в ближайший час заговорить не удастся.

Пару минут он лежал неподвижно, чувствуя, что после попытки «запустить» легкие тело потеряло слишком много энергии, а сердце стучит в бешеном темпе, наконец, опять попробовал двинуть правой рукой. Сдвинуть с места он ее не сумел, однако почувствовал, как шевельнулись кончики пальцев,— это было хорошим знаком: как он и подумал в начале, онемение было вызвано наркозом. Самое большее через пару часов он сможет сжимать пальцы в кулак, решил Доминик и не раздумывая сорвал простыню с груди.

В следующий же миг он увидел свое тело: до пояса оно было обнажено, ноги — облачены в больничные брюки. Правую сторону груди закрывала «заплата», прикрепленная пластырем к телу, частью она захватывала плечо. Видимо, для надежности «заплата» была перевязана: два бинта уходили под мышки, третий поднимался к ключице. Наверное, такая же «заплата» была сделана на спине, решил Доминик, двинув телом и ощутив над лопаткой комок.