Поворот винта

22
18
20
22
24
26
28
30

— Ведь мы же не знали за что! — прервала меня миссис Гроуз.

— За испорченность. За что же еще — ведь он такой умница, очаровательный, просто совершенство? Разве он глупый? Неряха? Или калека? Разве он злой по натуре? Он прелестный — значит, только и может быть одно, — вот это-то и раскроет все. В конце концов виноват их дядя. Если он оставил здесь таких людей…

— Он же и вправду их совсем не знал. Это я виновата.

Она побледнела.

— Нет, вы не должны пострадать, — возразила я.

— Дети, вот кто не должен пострадать! — воскликнула она.

Я промолчала; мы глядели друг на друга.

— Так что же я могу ему сказать?

— Вам ничего не надо говорить. Я сама ему скажу.

Я задумалась.

— Вы хотите ему написать? — И тут же спохватилась, вспомнив, что писать она не умеет. — Как же вы дадите ему знать?

— Я поговорю с управляющим. Он напишет.

— И, по-вашему, он должен написать все, что мы знаем?

Мой вопрос, не совсем умышленно с моей стороны, прозвучал так язвительно, что мигом сломил ее сопротивление. На глазах у нее опять навернулись слезы.

— Ах, мисс, напишите вы сами!

— Хорошо, напишу сегодня же, — наконец ответила я.

И на этом мы расстались.

XVII

К вечеру я дошла до того, что решилась уже приступить к делу. Погода опять переменилась, поднялся сильный ветер, и я при свете лампы, рядом со спящей Флорой, долго сидела перед чистым листом бумаги, прислушиваясь к стуку дождя и порывам ветра. Наконец я вышла из комнаты, захватив свечу, пересекла коридор и с минуту прислушивалась у двери Майлса. Постоянно преследуемая неотступным наваждением, я не могла не прислушаться — не выдаст ли он чем-нибудь, что не спит, и тут же услышала, правда, не совсем то, что я ожидала, — звонкий голос Майлса:

— Послушайте, вы там — входите же!