Список Семи

Ларри с задумчивым видом попыхивал сигаретой.

— Я отвечу вам так, сэр. Имеется три сорта людей, они подразделяются между собой очень даже заметно. Одни сроду о мистере Джеке не слыхали и никогда не услышат. Это, понятно, честные лондонцы, которые заняты своими делами и знать ничего не знают о преступном мире родного города. Другим — а их по счету всего ничего, — считайте, повезло; они отлично знают, как ловко справляется с ихними делами мистер Джек — это всякие секретные поручения королевского двора. Есть еще третьи — бандиты разные, всякие мерзавцы и негодяи, которые из-за грязных делишек очень даже близко знакомы с мистером Эс. От одного его имени их в дрожь бросает. Но их-то как раз больше всех, только многие лондонцы об этом даже не подозревают. Думаю, док, вы, к вашей чести, с ними тоже мало знакомы. Потому и задали свой вопрос, я так мыслю.

Ларри бросил Зевсу последнюю кость.

— Так уж вышло, что мы с братом Барри тоже в этой группе числились. И недавно совсем. Гордиться этим не приходится, но что поделаешь.

— Позвольте спросить, Ларри, как вы встретились с Джеком?

— Валяйте, сэр. И хочу признаться, что благодаря нашей работе с мистером Джеком мы имеем честь знакомиться с такими замечательными джентльменами, как вы, сэр.

Дойл в смущении отмахнулся.

— Это чистая правда, сэр. А так бы мы могли познакомиться, если б я влез к вам в дом ночью, а вы бы взяли и неожиданно вернулись. Или если б мне срочно понадобилась медицинская помощь из-за какой-нибудь раны, полученной в драке, сами понимаете. Мы с Барри были отчаянными ребятами, но винить в этом некого, кроме нас самих. Папаша у нас был добряком и трудягой, на железной дороге работал и старался как мог, чтоб мы были сыты. Даже когда он бывало разбушуется, это и сравнить нельзя с тем, чего мы потом навидались. Ну ему, конечно, трудновато приходилось с близнецами-то… А мамаша у нас была натура деликатная, да, сэр, нам отец рассказывал. Вот тут у меня и фотография имеется.

Ларри вытащил из кармана бумажник и раскрыл его. Там лежала фотография привлекательной молодой женщины, причесанной по моде двадцатилетней давности, с виду похожей на продавщицу. Снимок был затертый и блеклый, но веселые огоньки в глазах женщины, такие же, какие часто светились и в глазах ее сыновей, были хорошо видны.

— Она очень хорошенькая, — сказал Дойл.

— Ее звали Луиза. Луиза Мэй. Это был как раз ихний медовый месяц: двое суток в Брайтоне. Папаша снимал ее на пирсе.

Ларри захлопнул бумажник и положил его обратно в карман.

— Луизе Мэй здесь всего семнадцать. Барри и я появились на свет в том же году, во время родов она умерла, бедняжка.

— Вы не должны винить себя за это, Ларри.

— Удивляюсь я этому, сэр. Как мне представляется, Барри и мне надо было зачем-то родиться, и все тут. Судьба, видно. Только это стоило жизни нашей мамочке. Но ведь жизнь-то — штука тяжелая, и радости в ней мало, одни несчастья. Вот хоть вашу взять, к примеру. Но если б наш папаша держал нас построже, глядишь бы, вышло по-другому. Да только ему было не до нас, он на железной дороге все силы терял, и лоботрясничать мы рано начали. В школе нам удержу никакого не было. Вот и превратились мы в пару мелких жуликов-карманников. Я тыщу раз спрашивал себя: Ларри, и как это тебя с Барри угораздило ступить на эту преступную дорожку? Поразмыслив хорошенько, сэр, я решил, что во всем виноваты витрины.

— Витрины?

— А то как же, сэр. Раньше, бывало, идешь мимо какого магазина и не видишь, чего там продают, пока внутрь не заглянешь. А теперь-то, если какой приличный магазин, так выкладывает все самое лучшее на витрину, и гляди на это. Людей дразнить только, а то что же: смотришь на эти штучки, а заиметь не можешь. Вот мы с Барри на эти витрины пялились, пялились, пока терпеть не стало сил. Когда нам десять исполнилось, мы и размечтались, как бы это залезть в какой магазинчик. И залезли. И с той поры только в этом и практиковались… много чего натворили. Ну это пока мы не встретили хозяина.

— Как это произошло, Ларри?

Ларри смотрел на Зевса, который перестал грызть кость и, покружив по комнате, улегся под столом, надеясь, что перепадет ему еще что-нибудь вкусненькое.

— Ночью это было, часа в три, как раз была очередь Барри отсиживать в таверне — вскоре после его неудачного ухаживания за дочкой мясника. Мы тогда бороды отрастили, чтоб шрама не видно было. А я как раз приглядел один домик в Кенсингтоне с хорошенькой коллекцией. До этого мы все ждали, чтоб у Барри щека зажила, и несколько недель выдались тяжелые, но потом этот домик подвернулся. Барри из таверны ушел, и мы туда. Влезли, и вдруг на пороге мужчина — разгневанный страсть какой — с «пушками» в руках, а это уже дело серьезное, сами понимаете. Проиграли мы, да. Помирать из-за тех штучек неохота, правило у нас такое было: помирать из-за всякого добра не стоит. И этот джентльмен первым делом конфисковывает у нас вещички эти, как и полагается, а потом начинает вдруг заливать такое, что у нас с Барри уши завяли. Забудьте, говорит, про эту свою преступную жизнь и давайте, говорит, работать на меня во имя короны или… Или что? Мы хотели бы знать. Или вам крышка, за ваше будущее, говорит, я не ручаюсь. Мы мысли друг друга читаем, все равно как вслух разговариваем. Ну, и впопыхах мы на это дело согласились; струхнули, само собой, позволили ему забрать все вещички. А джентльмен возьми и смойся. Вор ограбил вора, чего тут слезы лить. Непредвиденные обстоятельства, так сказать. Но домиков таких пруд пруди. Открутились мы от джентльмена и на другой день уже снова шастали по городу. Проходит четыре дня, а мы обнаруживаем, что богаче не стали, и подыскиваем наконец дельце. Барри присмотрел одну ювелирную лавчонку — он, знаете, всегда был неравнодушен к разным безделушкам, с милашками всегда пригождаются, — и только он в дверь проскользнул, как тут врывается этот самый джентльмен и выхватывает мешок прямо из рук Барри. Даю, говорит, вам еще один шанс, забудьте свое прошлое и делайте, что я вам скажу, или вам конец. Даже ответа не стал ждать, а забрал вещички и смылся. Ну, мы с Барри разозлились тогда сильно. Как он нас выследил, а? Это среди всех «медвежатников» города, каково? Если у самого туговато с денежками, пусть себе промышляет в своем районе. Чего грозиться, что нам конец? Мы решили: надо что-то делать, чтоб больше он нас не застукал. И предприняли отчаянные шаги. Легли на дно, затаились. Меняли ночлег почти что каждый день. И никому ни словечка. Глядели в оба, чтоб никакого «хвоста», да только все понапрасну. Проходит, значит, недели три, а желудки-то пустые, есть охота. Ну, решили, что теперь мы в полной безопасности. И чтоб тот тип не уследил кого из нас в пабе и не тащился до самого места, отправляемся на промысел вместе, и никаких сюрпризов. Местечко подобрали что надо. Антикварная лавка в Портобелло. Мы сроду в том районе не бывали. Ну, влезаем тихонечко, как мышки. А он тут как тут — сидит на стуле и «пушкой» перед нами помахивает. Припечатать мог зараз. Но он еще и копа с собой припер: допрос готов нам учинить, и все такое. Все, говорит, шансов у вас больше нету. А сам знает и как нас зовут, и наш адрес, и где мы последнее время обитали, — крышка, в общем. Второй раз судьба по мне такой удар нанесла. Конец тебе, Ларри, говорю я себе. Третий раз нас сцапать — это колдовством попахивает, шепчу я Барри, — он, знаете, туговато соображает, наш Барри, если честно. У него мозги прямо застопорились. Все, говорю, с нас хватит, дорогой мистер, мы уж для вас постараемся, не сомневайтесь. И он ведет себя по-джентльменски, что правда, то правда. Подает знак, и коп тут же сматывается, и даже дубинку свою в ход не пустил. А незнакомец говорит: «Идите за мной, ребята». Ну и отвалили мы из той лавки в Портобелло с мистером Джоном Спарксом шесть лет назад, и конец нашей преступной карьере.