Список Семи

«Бог ты мой! И кому я доверился?» — размышлял Дойл. Он даже не пытался ответить на столь жизненно важный для него вопрос.

Псих, бежавший из Бедлама! Разве это возможно? И Дойл вынужден был сказать себе: да, возможно. Человек, страдающий манией преследования… Оказывающий услуги исключительно коронованным особам — непременно самой королеве, ни больше ни меньше… Бред сумасшедшего… Странно, но ведь Спаркс излагает свои мысли предельно ясно, и ничего похожего на бред Дойл от него не слышал. Правда, при некоторых формах безумия речь и поведение больного остаются на редкость разумными — это Дойл хорошо знал. Может быть, вера Спаркса в те сказки, которые он рассказывает, и есть страшный симптом его безумия?

Действительно ли Джек тот, за кого себя выдает? Подтверждением этого можно считать братьев Ларри и Барри, но они — из бывших преступников и могут действовать по его указке, деятельно участвуя в какой-то загадочной игре. И куда, интересно, заведет эта игра? Какова ее цель?

В голове Дойла не было ни одного достойного соображения, объясняющего эту ситуацию. Если Спаркс и вправду сумасшедший, то никаких определенных целей у него и быть не может; сумасшедшие — большие импровизаторы, и фантазии Спаркса могут быть частью бредовой идеи, затмившей его разум.

За этими сбивчивыми рассуждениями возникло неожиданное предположение: а что, если никакого Александра Спаркса не существует? Что, если преступления, которые Спаркс приписывал вымышленному брату, совершил он сам? Джек, без сомнения, обладает всеми физическими данными, как Александр… И откуда Спаркс почерпнул столько деталей из жизни другого человека? А что, если этот сумрачный человек, который сидит перед ним, и есть Александр Спаркс? И в нем каким-то чудовищным образом уживаются маньяк-убийца и человек, который после совершенных им кровавых злодеяний погружается в пучину безумия? В этом случае родителей убил сам Джек… Как ни страшно это осознать, своим безумием он расплачивается за свои преступления, перелагая вину на фантом, порожденный его раздвоенным сознанием.

Одновременно у Дойла возникали сомнения: как объяснить существование Человека в черном, с которым он столкнулся уже дважды и которого Джек назвал своим братом? Как объяснить «серые капюшоны» и спиритический сеанс? А разгромленную квартиру Дойла? И что можно сказать о безумии обитателей Топпинга, сгинувшего в огне? Это как раз отлично вписывается в рассказы Джека. Не говоря уже об убийстве Петрович и Боджера Наггинса. А смерть мальчика в голубом, предсказанная Спайви Квинсом, свидетелем которой он стал? И уж совершенно невозможно забыть тот кошмар, с которым они столкнулись в Британском музее, — от мертвой хватки этого монстра у Дойла до сих пор болело запястье… Если Джон Спаркс и сумасшедший, то, надо признаться, лишь один из многих в этом мире, променявшем безгрешность на безнадежность безумия.

Раздвинув занавески, Дойл выглянул в окно, пытаясь сообразить, где они находятся. Да, это Грей-Иннроуд, значит, они направляются на север от Лондона, в сторону Излингтона.

«Может быть, поделиться своими опасениями с Джеком? Или найти какой-то способ удостовериться в правдивости его слов? В конце концов, вполне возможно, что Лебу ошибся. Если бы я мог поговорить с Лебу, узнать от него, откуда эти сведения о Джоне Спарксе… Но эту возможность я, по всей видимости, упустил раз и навсегда, когда сбежал от Лебу… Терпение инспектора, скорее всего, лопнуло. А посему я должен решить: либо попытаться сбежать от Спаркса и добровольно сдаться полиции (в этом случае я, вероятно, навлеку на себя страшный и непредсказуемый по своим последствиям гнев Джека), либо положиться на судьбу и следовать за этим странным человеком, призывая милость Божью».

— Скажите, Дойл, у Блаватской что-нибудь говорится о «Семерке» и «Черном лорде»? — внезапно спросил Спаркс.

— Что? — переспросил Дойл.

— Я не так хорошо знаком с ее сочинениями, как вы. У нее есть упоминания о «Семерке» и «Черном лорде»?

Погруженный в свои мысли, Спаркс едва смотрел на Дойла.

Дойл попытался припомнить то, о чем писала Блаватская. Ему казалось, что со времени, когда он лениво перелистывал ее книги, уютно устроившись в своей тихой квартире, минула целая вечность.

— Да, припоминаю что-то такое, — проговорил он наконец. — «Обитающий у входа», так, кажется. В сущности, это одно и то же.

— Как он описан, этот «обитающий у входа»?

— Как сущность… как некая сущность высокой духовной организации… стремящаяся войти в этот мир.

— В образе человека? Я правильно вас понимаю?

— Да. Блаватская утверждает, что к этому стремятся абсолютно все души, потому что это — путь к знанию и слиянию с «познавшими тайну».

— Чем же «это» отличается от «познавших тайну»?

— В своей бестелесной сущности «это» предположительно занимало достойное место справа от… Бога — назовите как угодно. А в мире физическом пало жертвой — я не могу припомнить точно, как говорится у Блаватской, — жертвой искушений земной жизни.