Ужасаясь скорости, с которой утекают драгоценные секунды подаренного ему Джерри часа, Ури пренебрег ее вопросом и задал свой:
– Как насчет встречи с Меиром?
– Ничего не выйдет, – с наслаждением наказала его Лу. – Меир срочно укатил куда-то и вернется только завтра после девяти.
– А как же ваши подопечные шалуны? – Ури указал подбородком на шаркающих мимо ископаемых старцев. – Я вижу они гуляют на свободе.
– Сегодня им не до шалостей. Им поручено написать подробные отчеты о проведенном дне. Под моим надзором, разумеется.
С этими словами Лу удрала к своему терпеливому шутнику, а Ури пошел по коридору, со странным облегчением осознавая, что разговор с Меиром откладывается и действовать придется на свой страх и риск. Осторожно оглядевшись, он проскользнул в кабинку туалета на первом этаже, запер дверь и несколько раз подергал ее для верности, пока не убедился, что кнопка на ручке запирает ее надежно. Только после этого он вытащил из сумки красную тетрадь, которая на этот раз сама раскрылась на нужном месте:
«…А может все не так страшно? В конце концов, Рихард сейчас человек знаменитый, прославленный, а суда над ним никогда не было и никто его не допрашивал. Он тогда всех перехитрил и в 1858 не согласился на суд, хоть за это ему было обещано разрешение вернуться в Германию. А он предпочел еще много лет оставаться бездомным скитальцем, но не позволил следователям копаться в подробностях своего участия в восстании, а главное, – в подробностях своего бегства за границу. Эту страницы он продиктовал Козиме мудро и скромно:
«Рассказывая мне про арест Хюбнера и Бакунина, зять сказал, что он очень обеспокоен моей судьбой, так как предатели-гвардейцы упоминали мое имя, утверждая, что видели меня под Фрайбергом в обществе мятежников. Зять считал, что меня спасло само Провидение, – ведь если бы я прибыл в Хемниц вместе со своими друзьями и оказался в одной гостинице с ними, меня бы наверняка тоже схватили. При этих словах меня, словно молния, озарило воспоминание о том, как в студенческие годы я чудом избежал верной смерти во время дуэли с самым искусным фехтовальщиком нашего курса, и я на миг лишился речи от волнения. Видя мое состояние, зять внял мольбам моей обезумевшей от страха жены и согласился ночью вывезти меня в Альтенбург в своей полицейской коляске. Дальше все уже было просто. В почтовой карете я добрался до Веймара, где меня встретил мой друг Франц Лист».
Эти слова были подчеркнуты двойной чертой, а под чертой шел не поддающийся прочтению абзац из пяти строк. Нечленораздельный абзац завершался обрывком фразы, который Ури все же удалось расшифровать:
«…мую суть предательства…»
После этого обрывка шла пустая страница, перевернув которую Ури нашел еще две записи:
«Странно, но на свободе мне что-то совсем не пишется. Впрочем, можно ли назвать свободой заточение в полуразрушенном замке в обществе злобного инвалида и доброжелательного идиота? Что же касается моей зачарованной красавицы, то она стала раздражать меня все больше и больше. И я ее, кажется, тоже».
Вторая запись была сделана лихорадочной скорописью, без соблюдения правил грамматики:
«Специально примчался в Гейдельберг среди ночи, чтобы записать. Нет сил носить в себе, жжет в груди, рассказать некому. Она не поймет, посмотрит молча, – я и не знал, что она умеет так молчать. Лучше бы закричала, было бы легче, а она молчит. Долго ли выдержу, не знаю. Но может, и не придется. Сегодня днем, нет уже вчера, я поехал сдавать мясо и на обратном пути наткнулся на Людвига. Вышло ужасно глупо, я собирался зайти в аптеку, Инге просила, но никак не мог припарковаться, все стоянки были полны. Пришлось колесить по городу в поисках стоянки. И вот, проходя по узкой улочке, в которой удалось пристроить фургон, я лицом к лицу столкнулся с Людвигом. Я узнал его сразу, хоть не видел больше шести лет, а он меня нет – я ведь немало потрудился, чтобы изменить свой облик. Во мне все внутри оборвалось и глаза залило потом, но я не шарахнулся, не побежал прочь, а ровной походкой прошел мимо, стараясь выглядеть невозмутимо.
На улочке было безлюдно, и хоть я шел не оборачиваясь, мне показалось, что я слышу за собой шаги. В том смысле, что шаги не удалялись, а следовали за мной, как будто Людвиг повернул и пошел обратно. Значит, до него дошло, что это я. Я не решился оглянуться, чтобы это проверить, а завернул за угол и зашел в зал с игровыми автоматами. Не зная, как быть, я купил жетон и начал играть сам с собой в какую-то дурацкую игру, – я летел на каком-то снаряде и сбивал по пути всех, кто попадался. Вернее, мне следовало их сбивать, но я так занервничал, что они сбивали меня. Но мне это было безразлично, потому что краем глаза я увидел, что Людвиг тоже зашел в игорный зал и стоит в проходе, пытаясь найти меня в темноте.
Я понимал, что он в конце концов меня найдет, и не удивился, когда услышал его шепот:
– Гюнтер, это вы?
Я не повернул голову на его шепот, смутно надеясь, что, если я буду все отрицать, он поверит, что ошибся. Он снова повторил свой вопрос и затих у меня за спиной. Я продолжал играть, делая вид, что ничего не замечаю. Он стоял так тихо, что на секунду мне показалось, будто он ушел. Я закончил игру и двинулся к выходу – и тут он подкрался сзади и схватил меня за локоть.
– Ничего не выйдет, Гюнтер, – я знаю, что это вы.
Тут я обернулся и глянул ему в глаза «Простите?»