«Вот ахинея?!» — изумленно подумала она.
— А че от тебя запах такой не больничный. В музее опять пьют?
— А где сейчас не пьют, Паш? Ты такой странный!
— А че ж мужик — не мог заплатить за бинт что ли?
— А мужик — козел!
Последнее объяснение, похоже, Пашу совершенно успокоило, потому что он отпустил Наташу и с усталым вздохом повалился на кровать.
— Сколько времени?
Перевернувшись на спину, Наташа потянулась и посмотрела на часы.
— Начало пятого. Я до шести посплю, разбудишь, ладно?
— А ты себя как чувствуешь?
— Нормально, только голова побаливает, — и опять совершенно честный ответ. Видите, всегда нужно говорить только правду. — Разбудишь, ладно, мне к восьми на работу.
— Ладно. Натах, я сполоснуться хотел, а там белье плавает. Куда его?
Наташа вздохнула и закрыла глаза ладонями.
И так каждое утро, так будет каждое утро…
Сжав зубы, она изгнала из головы глухой растянутый голос, и сказала:
— Разбуди меня без пятнадцати.
И почти сразу же провалилась в черную пропасть без сновидений, без мыслей, без звуков, где счастливо пребывала в течение полутора часов, пока безжалостная Пашкина рука не вытряхнула ее в горячее буднее утро.
За завтраком, когда Наташа рассеянно ковыряла вилкой яичницу с помидорами, Паша, весело звеня ложкой в кружке с чаем, неожиданно сказал:
— Натаха, у меня, кажется, дела пошли, так что скоро будем при бабках — тьфу-тьфу, чтоб не сглазить. Вот и кончатся твои мучения.
Наташа ткнула вилкой в запеченный желток с таким видом, словно это был глаз врага, и спросила: