– Главное, чтобы сюда никто из-за двери не вполз, – и он сел на кровать, помогая Берте и Питеру взобраться на верхние полки.
Как-то так сразу и естественно получилось, что они заняли одну десятиместную каюту. Как получилось, никто не мог объяснить, да и не хотел.
По мере того как наступали сумерки и смазывалась убогость обстановки, все оказались на узких койках. Видимо, роскошь не входила в быт американских моряков. Хотя Макаров отметил, что при нормальной жизни корабля и размещение кают в коридорах, и сами каюты удобны и просторны. На борт было доставлено много фруктов, и, наскоро перекусив, что и ужином-то назвать было нельзя, Макаров и Дженни легли в разных углах каюты. Мечта о душе и простынях была чем-то несбыточным. Но на борту этого судна можно было, по крайней мере, не смотреть всю ночь в сторону джунглей. Хотя костер на верхней палубе горел, и двое мужчин были первыми, кто стал привыкать к макаровскому словечку – «вахта».
Ночь прошла в каком-то забытьи. То и дело он и Дженни открывали глаза, трогали сетки коек над собой, проверяя, здесь ли дети, и снова уходили в какой-то анабиоз.
Едва начало светать, Макаров собрался в туалет («гальюн» – теперь и к этому слову нужно было привыкать). «Нужно успеть сходить, пока все спят и вокруг тишина», – решил он и поднялся.
– Дженни, закрой за мной…
Когда он вышел в коридор, он заметил в конце гостиничной «аркады» мелькнувшую тень. Он даже не удивился: что можно ожидать от общего коридора, если в соседних каютах живут люди.
Подумаешь, тень. Эти тени бродят теперь по авианосцу часами. Главное, чтобы они не оказались на нижней палубе.
Разговор с Гошей не выходил у него из головы. Все нужно было осмыслить, оценить. Но все было настолько ирреально и необъяснимо, что оценивать-то, по существу, было нечего…
Тень юркнула за угол ловко и имела размер не менее пятьдесят второго. Макаров очень хорошо запомнил скользнувшую по стене атлетическую фигуру. До сих пор он справедливо полагал, что самая атлетическая фигура на этом острове у него.
Смутная тревога заползла в него…
Стараясь сохранять спокойствие, он вошел в гальюн, нашел в полумраке некое подобие писсуара и разместился перед ним в понятной для всех мужиков позе. Разница заключалась лишь в том, что он не собирался делать то, что мужики при этом делают. Он ждал…
Дверь в каюту, где остались Дженни и дети, была заперта. Если ее будут открывать нетрадиционным способом, он сразу это услышит.
Туалетная дверь тихонько скрипнула, и в гальюн кто-то зашел…
Макаров не поворачивался.
Человек спокойно прошел за спиной его, и в этом заключалась ошибка. Любой другой перебросился бы словечком даже здесь.
Перед Макаровым было зеркало с помутневшей амальгамой, и прежде чем выделить для себя главную вещь – на парне брюки, а звука расстегиваемой «молнии» он так и не услышал, – он подумал о причинах, которые подвигли дизайнеров флота США повесить длинное зеркало над писсуарами.
Ширинка не вжикнула, зато второй раз скрипнула входная дверь. Кто-то еще, кого Макаров уже не видел, вошел и замер…
Шаг в сторону своей спины Макаров поймал прежде, чем к нему стал разворачиваться тот, что был справа. Короткий нырок в сторону, и он уже вне досягаемости ножа.
Нож… С коротким широким лезвием, с отточенными зазубринами по обе стороны полотна, нож сверкнул в свете луны. Страшное оружие в руках тех, кто умеет им пользоваться. Одним ударом снизу можно пополам рассечь печень и разрезать, словно поролон, несколько ребер.