Филип погрустнел:
– Нет, это было много времени спустя… – Он замолчал, рассматривая жареного голубя с таким видом, словно тот совершил преступление.
– Смотрится очень неплохо, – улыбнулась она.
– Дохлая крыса, – сказал он.
– Что?
– Дохлая крыса, – повторил он.
– Дохлая крыса?
– Да. Его имя звучит примерно так:[2] Дерат, Дюрат, Дендрет. Дендрет – вот как его называют.
– Есть ли что-нибудь, чего ты не знаешь? – улыбнулась она.
– Понятия не имею, почему я заказал голубя; я вспомнил, что терпеть их не могу.
– Могу с тобой поменяться.
– Нет, нет, ради бога, нет. Человек должен нести ответственность за свои действия. – Он бросил на нее какой-то странный взгляд, который вызвал у нее секундное беспокойство.
– Но в наши дни можно не превращаться в мученика; мы уже значительно эволюционировали.
– Ура, – сказал он, нерешительно ковыряя голубя вилкой.
Алекс довольно уютно чувствовала себя в окружении мусора, которым был завален «вольво»; ноги ее покоились на бумагах, штрафных квитанциях за парковку и кассетах. У машины был домашний, обжитой вид.
– Ты когда-нибудь чистишь свою машину?
– Увы, нет. Только пепельницу, когда она заполняется.
Улыбнувшись, Алекс посмотрела на полуоткрытую пепельницу, забитую окурками.
– Что ты считаешь полной пепельницей?
«Дворники» ползали по ветровому стеклу, разгоняя струи дождя; перед Алекс, как в калейдоскопе, мелькали огни Лондона.