Сломанное время

22
18
20
22
24
26
28
30

Когда открыл глаза, ничего не изменилось. Уже не в силах сопротивляться, он просто лег на спину, ощущая ею каждый камень. Рядом с ним в суконном кафтане шел мужчина лет сорока на вид. Подбитая собольим мехом шапка, тесный веревочный переплет на груди и – Гоша увидел это прямо перед глазами – тяжелая, потертая рукоять тяжелой сабли. Она болталась перед глазами его и хлопала, хлопала, хлопала полу длинного, по колено, кафтана… В руках мужчина нес «смит-и-вессон». Не понимая, как он устроен, мужчина, морща нос и покусывая запущенный ус, угрюмо сопел. Сопел наверное, потому что Гоша не услышал бы и самого себя сейчас, произнеси хоть слово. Словно выдавленная с церковного двора, толпа многоголосо ухала, следуя за процессией. И думалось Гоше, что сошел он с ума, и что находится в сказочном лесу детства, и что окружают его совы добрые, мудрые…

Его трясло от боли. Он не мог встать сам. И тогда двое в красных кафтанах подняли его и с третьей попытки поставили на ноги. Гоша открыл глаза. Перед ним стоял кто-то с хищным взглядом и клинообразной, слегка шевелящейся от полынного ветра бородой. Теперь лицо его было залито румянцем. Словно кто-то специально прижег мешочками с горячим песком. Тонкие губы человека были крепко сжаты. Наконец наступила тишина.

Гоша глянул на руки мужчины. Несколько перстней тускло поблескивали гранями разноцветных камней, но Гошин взгляд почему-то притянул только один – прямоугольной формы зеленый изумруд. Ограненный неумело, камень лежал на среднем пальце правой руки Грозного, словно прилип…

– Кто подослал тебя?

Не представляя, что ответить на это, Гоша решил промолчать. Впрочем, пожелай он что-то сказать, у него все равно бы ничего не получилось. Язык прилип к небу и отказывался повиноваться. Он увидел, как к царю подошел кто-то и, надавив своим весом на палку, наклонился к уху Иоанна.

– Басманов воду мутит, батюшка, не иначе. Зашить злодея в медвежью шкуру и отдать собакам…

Царь поднял голову и посмотрел на Гошу из-под тяжелых бровей.

– Это Ленька, архиепископ новгородский, смерти такой достоин был. Изменщик… А этого, подосланного…

– Четвертовать! – вскричал кто-то, словно дождавшись нужного момента. – Сейчас!

Все происходило как во сне.

Качаясь и чувствуя приход слабости, которая неминуемо закончится потерей сознания, Гоша видел, как какие-то люди тащили к берегу два бревна и сбивали их в андреевский крест. А потом посреди каждой перекладины вырубали топорами выемки.

– Этого не может быть…

– Что ты сказал? – к Гоше подошел некто и схватил за волосы. – Ты что сказал?!

– Ничего… – глупо ответил тот, шевеля окровавленными губами.

И тут же едва не упал, посланный сильной рукой вперед, к кресту…

Его валили на спину, на крест. Привязывали руки и ноги к перекладинам. Гоша видел перед собой небо цвета глубокого индиго и задыхался от невозможности зацепиться разумом за происходящее.

А потом он увидел огромного, как дерево – может, оттого что он стоял, – мужика. Со смешливой зверинкой в глазах, палач держал в мощных руках, покрытых густыми, как на голове, волосами, четырехгранный лом.

– Кто подослал?! – в ярости прокричал тот, с изумрудом.

– Да молвлю же, батюшко, Басманов… – нашептывал другой.

Гоша видел, как в голубое, цвета индиго, небо врезался лом. А потом так стремительно понесся на него – чуть в сторону, что Гоша всхлипнул от холода внутри…