Мы глотнули вина, и я решила нырнуть с головой.
— Почему ты светишься? — спросила я.
— А я свечусь? Наверное, чары. Привычка. Я была прыщавым, неуклюжим подростком, и хотя Бен беспрестанно твердит о моей красоте, мне трудно привыкнуть к мысли, что сейчас я уже не такая страшная, как тогда. Я уверена, ты меня понимаешь.
Я кивнула.
— О да. Я была толстушкой.
Она серьезно посмотрела на меня, потом улыбнулась.
— Детство — сущее наказание, верно?
Когда пришел Бен, мы с Марой сидели за столом и хихикали точно давние подружки. Он заглянул на кухню и улыбнулся.
— Привет! Вижу, дружба вспыхнула, как пожар.
— О, мой несравненный, — сказала Мара, вставая поцеловать его. — Как многообещающие маленькие лингвисты?
— В трауре, может, даже мумифицированы.
Она взъерошила и без того растрепанные волосы мужа.
— Ну, тогда иди смахни с головы могильную пыль, ужин будет готов через пятнадцать минут, хорошо?
— Sehr gut, — ответил он и обнял ее, прежде чем скрыться за дверью.
Мы услышали, как он поднимается по лестнице. Мы с Марой выпили еще вина и поболтали, пока она закончила с ужином. Когда ее муж спускался вниз, Мара обернулась ко мне с озабоченным видом.
— Ты ведь ничего не расскажешь Бену, да? О моих сомнениях.
Я нахмурилась.
— Конечно, нет. Кто я такая, чтобы разрушать брак из-за теорий?
Она еще смеялась, когда Бен зашел на кухню.
— Чего веселимся? — спросил он, ощупывая себя. — Я что-то забыл? Волосы торчком, мыло в ушах?