— Тогда ты поймешь, если я скажу, что стал для Лючио тем же, чем был для Дориана лорд Генри.
— То есть, вы отравили его, — тихо сказал я.
— Я открыл ему глаза, — возразил Алан. — И объяснил, какая великая сила заключена в его красоте. Несколько позже я понял, кто он такой, и тогда предложил ему вечную молодость. Не сразу, но он поверил мне и согласился…
— И стал вашим рабом…
— Учеником! Кроме того, он сумел освободиться уже через полсотни лет.
— Представляю, как он вас возненавидел! — искренне воскликнул я.
— Позже он сам действовал едва ли мягче, — спокойно сказал Алан.
— Это потому, что вы сделали из него чудовище…
— Нет. Мы сами делаем из себя чудовищ. В любом, самом чистом из сердец, таится тьма. Если дать ей волю, проявить слабость, она заполонит всю душу. Кроме того… скажи, ты всерьез считаешь Лючио чудовищем?
— Да.
— И меня, вероятно, тоже?
— Да.
— А себя?
— Да, — без колебаний в третий раз повторил я.
— И считаешь, что виноват в этом я?
— Ведь вы же показали мне всю эту грязь…
Снова странная быстрая улыбка проскользнула по тонким губам Алана.
— Ну а Кристо, он тоже — чудовище? Как, по-твоему?
— Кристиана оставьте в покое. Он в тысячу раз лучше и вас, и меня.
— Однако же он видел и испытал не меньше, чем ты. Кристо видел грязь и окунался в нее. Но к нему ничего не липнет. И, поверь, это происходит не от того, что учителя у него были из числа святых… Ты похож на него, Илэр, — продолжал Алан, — но тебе не хватает душевной твердости и решительности. Ты так же охотно, как Лючио, впустил в свое сердце тьму… Что до меня, то я никогда не был ангелом, — заключил он и рассмеялся.