Он покачивает головой. Снаружи в небольшом разрыве между тучами поблескивают звезды. Он вспоминает, как однажды спросил: «Скажи, чего бы ты хотела, если бы не было творца, который создал все это?»
Когда свеча разгорается, он встает и идет осматривать то место, где стоял призрак. На полу, кажется, появился тончайший налет белого порошка — похоже на пудру, которой она покрывала лицо и плечи, — но нет, ничего подобного, это наверняка осыпается штукатурка.
Тяжело дыша, он снова взбирается на кровать, нездоровая полнота, не имеющая ничего общего с перееданием, вызывает испарину. Острый приступ непереносимой боли хищными когтями рвет внутренности. Отвратительно. Он догадывается, что дальше будет еще хуже. Завтра, чтобы успокоить боль, он проведет несколько часов в горячей ванне.
Но и в таком состоянии он способен заставить себя уснуть, как дикое животное. Он засыпает и видит во сне Жозефину в окружении привезенных гераней. Рядом с ней бегает его маленький сын, подаренный вероломной австриячкой.
Над ним что-то проплывает, но он спит и не может этого видеть. Потом над кроватью колышется нанковая обивка. Утром в спальню войдут Рустам и Маршан, и оба заметят, что ткань на стене в этом месте приобрела зеленоватый оттенок. Естественно, в таком сыром климате и внутри и снаружи появляется плесень, даже мох.
Все его спутники здесь постоянно ссорились между собой, и кое-кто, в слезах или в гневе, приходил к нему с жалобами. В некоторых случаях они общались друг с другом только при помощи записок.
К чему все эти глупости? Его полотном был целый мир, а теперь он заперт в ореховой скорлупке со всеми этими людьми, не способными понять, что своей ничтожностью они только усиливают его вечные мучения. А, да бог с ними со всеми. Если только на свете есть Бог.
Он вспоминает два других острова. Заросшие лесом скалы страны его раннего детства и остров первой ссылки, покрытый мантией горных сосен и фиговых деревьев. Бродя среди его виноградников, он сетовал, что «это место слишком мало».
Вероятно, кто-то услышал его жалобы. Если не Бог, то какой-то другой слабоумный тиран. Если остров Эльба казался ему слишком маленьким, то что же говорить об этой крошечной точке?
И на Эльбу позволили приехать его матери, тогда она привезла ему все тщательно собранные деньги, позволившие финансировать возвращение к берегам Франции.
Он думает о верной гвардии, которую тогда ему разрешили взять с собой на Эльбу, об их восторженных криках, об армии, впоследствии перешедшей на его сторону. Он вспоминает марш на Париж, о высланных ему навстречу войсках, о тысячах и тысячах солдат, о том, как он выходил перед своими немногочисленными отрядами, стоял перед ними безоружный, в распахнутой шинели и кричал: «Если вы хотите убить своего императора — вот он, перед вами!» И тогда все эти тысячи людей, словно спущенные с цепи псы, присоединялись к нему с криками «Жизнь за императора! Жизнь и слава!».
Он читает пьесу Софокла.
Он вспоминает коронацию и возложение на его голову лаврового венка — на голову, увенчанную золотом и железом.
День заканчивается. Одиннадцать часов. Он может отдохнуть в кровати.
Когда он просыпается около трех часов утра, Жозефина уже здесь, лежит рядом с ним в постели.
Он заглядывает в ее орехового цвета глаза.
— Уходи, — негромко говорит он. — Я и так уже скоро стану призраком. Но до тех пор я тебя не хочу. И эта кровать слишком узка для двоих.
Она исчезает, а он вспоминает ее маленькую левретку по кличке Удача — этому животному и в самом деле повезло, что он ее не убил. Собака вечно ложилась между ними и ревниво кусала его.
К утреннему кофе опять не было сахара. Он стоит и смотрит на портрет своей австрийской жены и их сына, на серебряный будильник, когда-то принадлежавший могущественному королю Пруссии.
Из соседней комнаты слышится перебранка двух корсиканских слуг.
ebooksa