Что-то было в его чертах, какая-то резкость, словно волчий голод владел его мыслями и подвигал к цели, которая была мне не по нраву. Он мог чуять мою кровь. Эта мысль тревожила меня. Мне понадобилась вся натренированная сила воли, чтобы изобразить улыбку.
— Смысл есть. Вы вовсе не в такой безопасности в своем стеклянном гробу, как, возможно, думаете. Идут разговоры о том, чтобы захоронить вас.
— Разговоры о том, чтобы захоронить меня, уже шли лет двадцать тому назад, — сказал Ленин. — Однако этого все еще не случилось. У меня еще есть верные сторонники. Люди, которые никогда не позволят, чтобы символ революции был уничтожен или осквернен.
— Они же позволили уничтожить ваши статуи, — напомнила я.
Он моргнул, будто впервые услышав об этом, глубоко вздохнул, пожал плечами и заметил:
— Ну и что же? Статуи — это всего лишь статуи. Моего тела они не тронут. Слишком много лет поклонение мне было единственной дозволенной религией. — Он засунул руки в карманы брюк, заставив те оттопыриваться, на что они были не рассчитаны. Пиджак поверх них пошел морщинами. Он сделал шаг ко мне. — Они поклоняются мне. И не позволят, чтобы меня зарыли.
Я тоже пожала плечами:
— Что ж, возможно, и нет, но недавно они со всяческими почестями перезахоронили Антона Деникина, не так ли? И разве он не сражался против Красной армии?
Он остановился и пожевал усы. Потом, вынув руки из карманов, разжал кулаки и развел руками в знак беззащитности и готовности слушать.
— Прекрасно, — заявил он и, отступив, уселся в кресло и положил ногу на ногу с привычной легкостью дипломата, готового выслушивать все, что угодно, и хранить улыбку на протяжении длиннейших речей. Разумеется, дипломатом он не был. Но временами претендовал на то, чтобы быть им, и выучка явно сохранилась. — Прекрасно, — повторил он снова. — Возможно, во время своих ночных прогулок я кое-что упустил из виду, если не в городе, то в мире во всяком случае. Итак, объясните, каким образом вы намерены обеспечить мне большую безопасность?
Он подошел к сути дела слишком быстро. Я предполагала, что у меня будет больше времени, чтобы повлиять на него при помощи женских чар, которые, я была уверена, действуют на вампиров так же, как и на живых мужчин.
Я выигрывала время, встав перед зеркалом и отряхивая волосы.
— Вам нужна другая жизнь, — сказала я, — если эта подойдет к концу. Я могла бы забрать вас из гроба и…
Он покачал головой. Я увидела это в зеркале и поняла, что по крайней мере один миф не соответствует действительности.
— Если меня решат похоронить, то, я уверен, они проделают это со всей тщательностью и прежде всего удостоверятся, что в гробу именно я. Возможно, даже позаботятся о том, чтобы сначала проткнуть меня колом. В структурах есть люди, знающие правду. Некоторые, конечно, и должны были ее знать, например те, кто якобы отвечал за сохранность моего тела. Им хорошо заплатили, а некоторым… — Он усмехнулся, сверкнув клыками. — Некоторым позволили писать об этом книги и зарабатывать на них. Но есть и другие, которые тоже знают, и некоторые из них, возможно, еще живы и находятся у власти. — Казалось, он вдруг испугался чего-то — или не столько испугался, сколько вспомнил что-то пугающее, отчего глаза его округлились, рот немного приоткрылся, отчасти от потрясения, отчасти от страха. — Вы знаете, что они вогнали кол в Сталина? Проткнули его колом и закопали.
Я помнила, что не должна выказывать изумления. Точнее, помнила, что не должна вести себя так, будто это старые новости и я удивлена, что они ему известны. Вместо этого я легонько вздрогнула, распахнула глаза и переспросила:
— Сталина? Он был одним из вас?
Он хихикнул, довольный, словно ребенок, победивший меня в игре.
— О, вы не знаете всего, мисс американский репортер, верно?
Я пожала плечами:
ebooksa