- Хорошие у вас tovarishchi, - сказал Джон, выпуская ароматный дым, который подхватывался невидимой системой вытяжки и исчезал без следа. - А в Америке кубинские сигары до сих пор запрещены. Идиотизм. Только контрабанду поощряют...
- Да, идиотов на этом свете еще хватает... Вам-то как у нас живется, Джон? Никто не обижает?
- Я счастлив здесь, - ответил Джон, не покривив душой.
- Я рад, - Куллал широко улыбнулся. - Если честно, мне лестно ваше пребывание на нашем архипелаге. Ха-ха! У Фиделя был Эрнест Хемингуэй, а у меня - Джон Кейн. Оба американца, оба писатели, оба замечательных человека.
- Ну, вы меня прямо в краску вгоняете, - пожаловался Джон.
- Это я из эгоистических соображений. Превознося вас, я ведь и себя возвышаю, - засмеялся Куллал.
Посмеялись, пригубили бокалы, попыхтели сигарами.
- Отменное курево, - похвалил писатель.
Куллал довольно кивнул. Вот сейчас можно ввернуть насчет гражданства Куакуйи. Джон еще раз хлебнул обжигающе крепкое виски и ввернул.
Куллал Манолу долго немигающим взглядом смотрел писателю в глаза. Как пантера, подумал Джон, и решил, что надо предъявить хотя бы какую-нибудь мотивировку, поэтому сказал:
- Мне не нравится имперская политика моей страны.
Политика - сильный аргумент, президент сразу принял его:
- Подайте прошение, я подпишу.
Вдруг ни с того ни с сего Джон ляпнул:
- Куакуйя имеет договор с США об экстрадиции?
Президент еще дольше смотрел в глаза собеседнику
- Нет. А почему вы спросили?
- Для романа пригодится.
На полных губах Куллала заиграла сдержанная, но вполне приязненная улыбка.
- Интересный вы человек, Джон Кейн, - белки глаз высокой персоны мягко засветились в полумраке салона. - При всей вашей известности, вы таинственны, как капитан Немо.