Антиной глупо подхихикивал – похоже, напился для храбрости. Он оказался слабым звеном всей затеи: душитель из него был никакой. Но ни Нарцисс, ни Дарий не могли прийти ему на помощь. Они едва удерживали Порфирия на месте. Антиной, впрочем, рано или поздно справился бы с задачей, если бы никто не помешал.
Но боги были против.
Я схватил пьяного мальчишку за волосы и сильно дернул, заставив выронить подушку. Он выхватил откуда-то кинжал – скорее ножик – и замахнулся на меня. Я ударил его кулаком в висок, потом еще раз, и он, потеряв сознание, упал на пол.
Порфирий закричал:
– Стража! Стража!
Я навалился на Дария и принялся стаскивать его с императорских ног. Тот почти не сопротивлялся, но вес его тела делал задачу сложной. Наконец это удалось – и освободившийся Порфирий сцепился с Нарциссом в борьбе.
Тут дверь распахнулась и в императорскую спальню ворвались два преторианца, услышавших, должно быть, крик Порфирия. Один из них был центурион Формик. Я обрадовался – но радость оказалась преждевременной. Формик остался у дверей, а второй офицер выхватил меч – и занес его в воздухе.
Но не над Нарциссом. Над императором.
Я успел толкнуть преторианца в бок, вложив в это движение всю свою силу. Преторианец свалился на пол, но тут же встал и пошел на меня.
Я тем временем подобрал с пола нож Антиноя – он был из дорогой стали, но слишком мал. Мне удалось отбить два удара, и я сделал выпад в лицо врагу – но преторианец уклонился без труда, потому что его меч держал меня далеко.
– Под подушкой! – крикнул занятый борьбой Порфирий. – Под подушкой!
В минуту опасности мысль от человека к человеку передается быстрее слова. Я понял, что Порфирий имеет в виду: у окна спальни стояла кушетка, где валялись книжки и таблички для письма. Там было место для чтения. Кушетку покрывали подушки. Видимо, под ними было спрятано оружие.
Прыгнув к кушетке, я принялся сбрасывать с нее подушки и даже ухитрился отбить одной из них преторианскую атаку, перед тем как увидел то, что искал: узкий сирийский меч в золотых ножнах.
Занятый борьбой Порфирий тем временем переместился в угол комнаты. Теперь он стоял в закутке за бюстом Деметры, отдирая руки Нарцисса от своего горла. Нарцисс, сам того не желая, защищал его своей тушей, а колонна с бюстом прикрывала императорский бок. Стена защищала другой. Преторианец с обнаженным для удара мечом глупо терял время, пытаясь просунуть свое оружие за колонной. Будь на его месте я, сперва я поразил бы Нарцисса, а потом принцепса.
Я швырнул кинжал Антиноя Нарциссу в спину (увы, лезвие отскочило, не причинив вреда) и схватил сирийский меч. Как только в моей руке оказалось настоящее оружие, все стало проще, и я оглядел спальню совсем другими глазами.
Вокруг теперь была арена.
Антиной валялся на полу и, похоже, не собирался вставать. Дарий сидел рядом. Первый из преторианцев по-прежнему преследовал меня – он отводил руку с мечом для нового удара.
Я махнул мечом, стряхнув с него ножны так, что они полетели преследователю в лицо. Он отбил их, но тем же движением открыл живот и грудь, и я кольнул его под ребра – легко, чтобы острие не застряло в позвоночнике, как это бывает с тонкими длинными лезвиями в неопытных руках.
Ланисты говорят, что рана в живот смертельна, если лезвие вошло на четыре пальца, но это про гладиус. Узкий сирийский меч следует погружать глубже и под углом. Идеально колоть снизу вверх, чтобы лезвие прошло под ребрами и коснулось души. Так я и сделал.
Преторианец еще не понимал, что мертв – но про него можно было забыть. Я бросился на выручку Порфирию.