Порфирий замолчал, и скоро до меня донесся его легкий храп.
«Он верит мне, – подумал я. – Не боится, что я перережу ему горло во сне. Или зарублю днем. Немного странно, учитывая, что он не знал меня прежде… Или… Или в этом все и дело?»
Меня вдруг накрыло догадкой.
«Ну да же. Он верит мне именно по той причине, что я не из числа его слуг. От какой болезни умирают цезари чаще всего? От заговора. А заговорщики подкупают слугу, охранника, массажиста… Убивает один из тех, кто находится рядом с цезарем и не вызывает подозрений. Поэтому, как ни поразительно, случайный спутник надежнее…»
Счастливый храп Порфирия показался мне убедительнейшим из доказательств, что моя догадка верна.
«Возможно, против него есть другой заговор, но ему не известно, кто в нем состоит. Удар может нанести любой из тех, кто рядом. Поэтому он решил срочно скрыться и доверил жизнь мне. Повода ненавидеть его у меня нет. Наоборот, он дал мне свободу и обещал достаток… Не так уж и глупо. Даже очень умно… А в Риме тем временем разберутся с заговорщиками».
Где-то в середине этой долгой и все объясняющей мысли я задремал. А проснулся от прикосновения холодной стали к горлу.
Меча под моей ладонью не было. Я медленно открыл глаза.
Ярко светила луна. Я увидел над собой улыбающееся лицо Порфирия. Он снял накладную бороду. Его длинные волосы выглядели в лунном свете седыми.
– Не бойся, – сказал он, убирая нож. – Я не ночной разбойник и не причиню тебе зла. А вот если бы я был ночным разбойником, тебе и твоему спутнику не поздоровилось бы.
– Я виноват, господин, – ответил я. – Проспал все на свете…
– Еще не все, – засмеялся Порфирий. – Если встанешь сейчас, успеешь многое увидеть.
Мой меч лежал на траве в нескольких шагах, и я со стыдом подобрал его. Порфирий показал мне самым наглядным образом, как чувствует себя принцепс. Все время с ножом у горла. Он что, прочел мои мысли?
Впрочем, о чем еще думать императору Рима, как не о заговорах. Остальные проблемы решены, но если забыть о безопасности, убьют непременно. Убивают даже тех, кто постоянно ищет вокруг злоумышленников. Мало того, после убийства такие императоры сходят в Аид с двойным клеймом – безумца и тирана.
Мне пришло в голову, что Светоний в жизнеописании цезарей вольно или невольно исказил истину в угоду своим идеалам. Он хотел показать, что плохих цезарей убивают оскорбленные граждане, а хорошие умирают своей смертью, купаясь в народной любви.
Но убивают и тех и других. Даже самый хороший принцепс кого-нибудь да оскорбит (тем более что в воспаленных человеческих мозгах обида часто возникает на ровном месте), а от кинжала добродетель не защищает. Юлия прикончили в точности как Калигулу: раны различаются глубиной и опасностью, а не причиной, по какой их наносят.
Плох только мертвый цезарь. А за минуту до его кончины все вокруг соревнуются в подобострастном стихосложении. Так что охрана куда важнее нравственности. Но сейчас, конечно, был не самый ловкий момент, чтобы делиться с императором этой мыслью. Тем более что своей выходкой он давал понять примерно то же.
– Идем прогуляемся, пока светло, – сказал Порфирий.
Я никогда прежде не видел такой яркой луны. Она выглядела даже не белой, а голубой.
В ее свете лес преобразился. Он стал зыбок, как воздух. Заметны сделались прорехи и проходы в том, что казалось прежде сплошной зеленой стеной.