– Осудили?
Удивление на лице Ольги Аркадьевны показалось ему совершенно искренним.
– Нет, я не знала, что кого-то осудили. Да и откуда мне было знать? Когда я вышла из больницы, все разговоры о том, что милиция что-то выясняет и кого-то пытается найти, уже стихли, про смерть Астахова никто и не вспоминал. Я была уверена, что убийство не раскрыли. Кажется, у вас это называется «висяк»? – она слабо улыбнулась. – Так обычно в фильмах следователи говорят. Потому что если бы раскрыли, то ко мне обязательно пришли бы задать вопросы про Костю. А ко мне никто не приходил.
– Потому и не приходили, что на Константина никто не подумал. Обвинили совсем другого человека, который ни в чем не виноват.
Ольга опустила голову.
– И что с ним стало? Сидит? – спросила она глухо.
– Умер, – коротко ответил Юрий. – Его признали невменяемым, отправили в психиатрическую спецбольницу, залечили до полного отупения. Через пять лет отпустили домой, он уже мало что соображал, ушел в лес зимой, заблудился, замерз и умер. Если бы вы тогда…
Левшина подняла на него глаза, полные слез.
– Если бы вы были на моем месте тогда, то неизвестно, как поступили бы. Не судите о других людях, если не побывали в такой же ситуации, как они, – сказала она сдавленным голосом. – Вы хотите, чтобы я почувствовала себя виноватой еще и в этом?
Да нет же, господи! Виноват дядя Миша, который, не имея к тому оснований, возомнил себя великим Шерлоком Холмсом и Эркюлем Пуаро одновременно. И, наверное, следователь тоже виноват, потому что на него давили сверху и нужно было кровь из носу обеспечить раскрытие и расследование убийства Астахова, а тут уж все средства хороши. Не подсуетился бы дядя Миша – кого-нибудь другого выцепили бы и посадили, такого же невиновного, как Славкин отец. А кого винить? Оперов, не особо грамотных и мало знающих? Так низкий уровень образованности – не их вина. Когда виноваты все по чуть-чуть, на самом деле не виноват никто. Это только у успехов много отцов, а поражение – всегда сирота.
Как-то это неправильно выходит…
– У вас есть фотографии того периода, когда вы были с Левшиным? – спросил Юра.
Лицо Ольги Аркадьевны исказила гримаса презрения.
– Выбросила. Все до единой. Эту страницу своей жизни я закрыла окончательно. Мне не нужны фотографии, которые будут напоминать мне о моей глупости и моем позоре. Достаточно того, что я прекрасно все помню. Но необходимые уроки я извлекла, можете не сомневаться. Видите, я даже без всякого стеснения рассказываю вам свою некрасивую и печальную историю. Жизнь с Костей научила меня, что самое опасное – это врать себе самому и не видеть того, чего видеть не хочется. Мне было очень больно тогда, но зато я стала сильной теперь. С виду-то я калека, – она устремила на Юрия прямой взгляд, который показался ему бездонным, – но внутри кремень. Во всем есть свои положительные стороны.
Он хотел было запротестовать, вежливость и хорошее воспитание требовали немедленно кинуться опровергать слова насчет калеки, мол, никакая вы не калека, вы очень привлекательная женщина, и хромота почти совсем незаметна… Но понял, что с Левшиной это не нужно. Можно все испортить. Ольга Аркадьевна явно не из тех людей, которые могут растаять от лживых уверений. Она знает правду о себе и не делает попыток ее скрывать. Неумелые потуги выдавить из себя комплимент она расценит как оскорбление.
– Если понадобится, вы готовы дать показания о Левшине? – спросил Юра на прощание.
– Безусловно. В любой момент, – твердо ответила Ольга Аркадьевна. – Даже если бы Костя был все еще жив, я бы согласилась, потому что достаточно окрепла, чтобы не бояться встречи с ним.
На вокзале Юрию пришлось больше трех часов простоять в очереди в билетную кассу. Если бы он ехал в служебную командировку, зашел бы к коллегам в линейный отдел, показал командировочное предписание, и через полчаса билет лежал бы у него в кармане. Но сейчас он был обыкновенным частным лицом, так что придется стоять в общей очереди. Конечно, обратись он в милицию на вокзале, ему помогли бы, вопросов нет. Но Юре Губанову было неудобно: попахивало злоупотреблением. Он все-таки не на службе и поездку затеял в своих личных интересах.
– На завтра билетов нет, – равнодушно ответила девушка в кассе, когда дошла наконец очередь.
– А на послезавтра?