– Эта сволочь хочет развестись, – ровным голосом сообщила Нина, стоя на пороге комнаты.
Юра внимательно посмотрел на сестру отца. Глаза воспаленные, красные. Значит, и вправду плакала. Но сейчас в ее голосе нет слез, губы твердо сжаты, ни один мускул не дрогнет.
Отец подскочил к ней, обнял за плечи, потянул к дивану, пытаясь усадить.
– Постою, – бросила Нина. – Насиделась, пока переживала первый шок. Даже належалась.
Ее лицо исказила усмешка.
– У него, видите ли, сделалась необыкновенная любовь. А наш брак, видите ли, был ошибкой. И он, понимаете ли, такой честный и порядочный, не считает возможным меня обманывать и изменять мне, он хочет, чтобы все было открыто и без обмана. Ну, и что скажете?
Юра растерянно молчал, он совершенно не представлял, как себя вести в такой ситуации, что говорить и что делать. Утешать? Обещать помочь? Костерить неверного мужа последними словами и уверять тетку, что такой муж ей не нужен и все к лучшему?
Отец нашелся первым.
– А что тут скажешь, Ниночка? Любовь – она и есть любовь. Это в каждой семье может случиться.
– Угу, особенно в нашей, – ехидно отозвалась Нина. – У тебя-то уж точно, братец. Только ты не бросил жену с ребенком, дотянул до Юркиного совершеннолетия. А Пашка никакой ответственности за Светочку не чувствует. Любовь у него, едрен-батон. А мне что теперь, одной дочку тащить?
Отец погладил сестру по плечу, отошел, сел на диван, потом снова встал.
– Не могу разговаривать сидя, когда ты стоишь. Нина, сядь, пожалуйста, а?
Неожиданно Нина расплакалась.
– Если я сяду, то всю злость растеряю, – всхлипывала она. – Не хочу, чтобы вы меня жалели.
Но ее все-таки удалось усадить за стол, заваленный «мужскими» погремушками из дерева и металла: брусочками, пружинками, радиодеталями, транзисторами, инструментами. Юра деликатно ушел в свою комнату. По возрасту Нина могла бы быть его старшей сестрой, и тогда он имел бы полное право поучаствовать в разговоре. Но она – тетка, хоть и не любит это констатировать. Она сестра отца, относится к старшему поколению, а Юра – к младшему. Грань, конечно, тонкая, но ощутимая.
В хрущевках стены хлипкие, и ему в своей комнате было все слышно, тем более ни отец, ни Нина не пытались понизить голос, разговаривали как обычно.
– Ниночка, но вы же все равно живете плохо, я это давно вижу, – ласково говорил отец. – Пусть уходит, пусть живет, с кем хочет.
– А мне прикажешь становиться матерью-одиночкой, да? Мне на работе все бабы завидовали: муж – артист, настоящий, из театра. А теперь что? Будут радоваться и злословить. Не хочу так.
– Да наплюй ты на баб своих!
– Тебе легко говорить! Надо мной и так подсмеивались, что я всех женихов отшивала и долго замуж не выходила. Говорили: Губанова принца на белом коне ищет, да никак не доищется. Я же до тридцати лет в девках сидела, курам на смех! Все бабы уже детей понарожали, а я все выбирала, выбирала… Выбрала, называется! Теперь будут пальцем показывать и издеваться.