– Плацкарт, верхнее боковое место. Будете брать?
– Буду. – Он протянул в окошечко деньги.
Юра точно знал, что на самом деле есть билеты и на завтра, а на послезавтра – не только верхние полки в плацкартном вагоне, но и нижние, и в купе. Это бронь, как официальная, для начальства и важных чиновников, так и неофициальная, «для своих», готовых переплачивать мимо кассы. Но верхнее боковое место в плацкарте – тоже годится, в конце концов, ехать всего одну ночь, а по деньгам выходит дешевле, чем в купе.
Дома он по давно заведенной привычке положил перед собой лист бумаги и начал составлять список того, что нужно взять с собой. Сначала в список включается все, что приходит в голову, потом вычеркивается то, без чего можно обойтись. Поездка может затянуться на неопределенный срок. Сперва он поедет в Рыбинск, в колонию строгого режима, где отбывал наказание Константин Левшин. Отец помог организовать телефонный звонок «куму» – заместителю начальника колонии по оперативной работе, который согласился встретиться с Юрой Губановым и поговорить. В этой части все более или менее предсказуемо, а вот дальше – непонятно. Почти наверняка придется ехать еще куда-то, и неизвестно, как далеко. В какие края? Туда, где еще холоднее, чем в феврале в Москве и Рыбинске? Или туда, где теплее? Сколько времени займет дорога? И сколько времени придется потратить на поиски нужных людей? Сколько пар носков и смен белья брать с собой? Нужен ли самый толстый теплый свитер или, наоборот, взять тоненький джемпер?
Отец пришел домой около десяти вечера.
– Ужинать будешь? – спросил Юра. – Я картошку сварил и поставил в подушки, должна быть еще теплой.
– Спасибо, сынок, я не голоден.
Значит, был у «своей», там его и покормили. Интересно, какая она? Об этой женщине Юра знал совсем немного, только то, что немногословный отец считал нужным рассказать. Попросить, что ли, отца познакомить их? Она такая же красивая, как мама? Впрочем, мама давно уже не красавица, какой Юра помнил ее с детства.
– Собираешься куда-то ехать? – Отец кивком головы указал на список, лежащий перед Юрой.
– В колонию, где Левшин отбывал. Хочу поговорить с опером, выяснить, с кем Левшин корешился, кому доверял. Потом поеду искать этого человека. Вдруг Левшин ему признался? Лишнее свидетельство пригодится.
– О том, как Левшин умер, тоже будешь спрашивать?
– Нет, – Юра недоуменно посмотрел на отца. – А разве нужно? Это имеет значение?
– Не думаю, сынок. Я как раз хотел тебя предупредить, чтобы ты в это не лез. Знаешь, смерть осужденного на зоне – штука нехорошая. Отписались, что несчастный случай или естественная смерть от болезни, – значит, так тому и быть. Лишние разбирательства никому не нужны. И если там не все чисто, а ты начнешь задавать вопросы, с тобой просто не станут разговаривать, и ты не узнаешь того, за чем приехал.
– Ага, – рассеянно отозвался Юра.
Он еще раз пробежал глазами исчерканный листок, обвел кружочком номер пункта, под которым значились кипятильник и большая пол-литровая эмалированная кружка: мало ли в какую дыру его занесет. Вода-то точно будет, а вот стакана может и не оказаться, командировочный опыт у Юрия Губанова уже имелся.
– Нина звонила, спрашивала, когда ты придешь, – сообщил он, не отрывая глаз от списка.
– Что-то случилось? – забеспокоился отец.
– Она не сказала, но голос был расстроенный. Мне даже показалось, что она плакала.
– Я ей перезвоню.
Через десять минут явилась Нина, источая ледяную ярость, и с таким остервенением сорвала с себя шубку из искусственного меха, что одежка чуть не треснула. Маленькая Светочка была на пятидневке, так что любимая тетушка могла позволить себе уходить из дома сколь угодно поздно.