Записки музыканта

Крестьянин. Я видел со старой башни, как конные арбалетчики переправились через реку. А не хитрость ли это, синьор солдат?

Солдат. Да что бы там ни было. Одиннадцать лет голода и страха! Хоть как-нибудь прервать эту черную вереницу безрадостных дней!

Веронцы — солдаты, крестьяне, женщины, дети, — взобравшиеся на городскую стену, сообщают о том, что видят, тем, кто на площади.

Крестьянин. Швейцарский лагерь горит! Они жгут все, что не смогли унести с собой!

Старуха. Жгут даже краюхи хлеба, которые отнимали у нас!

Купец. Швейцарцы идут по дамбе.

Крестьянин. В лавке менял говорили, что завтра из Мантуи пришлют пшеницу.

Солдат. Надо еще узнать, цела ли Мантуя.

Крестьянин. Разве пришла весть о том, что Мантую сожгли?

Женщина. Сожгли Мантую, и не будет нам пшеницы! Швейцарцы не оставят ни зернышка!

Крестьянин. Это же волки!

Женщина. Недоноски!

Солдат. Все швейцарцы выходят из чрева матери головой вперед, но одна нога у них всегда завернута за шею.

Старуха. Они рождаются висельниками!

Солдат. Говорят, едет гонец из Мантуи, уже переправился через реку!

Женщина. А тот синьор солдат сказал, что Мантую спалили.

Крестьянин. Значит, это гонец из Венеции.

Женщина. Едет гонец из Венеции. Видели, как он переправился через реку.

Купец. Если верхом — значит, не из Венеции. Тот прибыл бы морем. Если Мантую действительно сожгли, он — из Сиены.

Женщина. У меня в Сиене свояк, он держит сапожную мастерскую у Римских ворот. Тачает сандалии для детей самых высокородных семей.