Музыкант наспех поужинал, зачем-то расчесал гребнем бороду, которая у него за время скитаний отросла и загустела, и даже протер щеки розовой водой из флакона, приобретенного им в подарок мадам де Сен-Васс на память об этой вынужденной разлуке, взял под мышку футляр с бомбардином и к десяти часам вечера прибыл к фонтану с Дианой. Фигура богини выглядела очень грациозной, она стояла в центре бас сейна, а с боков собака и олень извергали из пастей струи, которые разбивались у ступней богини лесов. Было договорено, что сигналом к началу серенады будет свет, который загорится в одном из окон первого этажа.
Вечерний холодок в саду остудил голову музыканта, подогретую парами красного вина и ямайского рома, теперь он вполне отдавал себе отчет в своих поступках и, когда окно осветилось, принялся за токкаты Россини, затем перешел на лионскую кортезину, а после этого, немного передохнув, приступил к исполнению «Laura sorride», и эта пьеса прозвучала у него превосходно. Музыкант, дуя в мундштук, видел, как отворилось окно, и, хоть в саду было темно, особенно в этом углу, куда падала тень от стены капуцинского монастыря, различил в проеме окна белую женскую фигуру. Может, он ослышался? Нет, в самом деле: женщина беспрестанно всхлипывала. На всякий случай музыкант раз пять кашлянул, подражая покашливанию Ке Пьера, и тут с неба посыпался дождь, вернее сказать, не дождь, а изморось, и он заиграл «Le caeur solitaire», желая этой грустной песней завершить тему прощания, как пожелал усопший дворянин из Кельвана. В тот вечер бомбардин слушался музыканта, как живое существо, и серенада получилась очень грустной, потому что в конце ее прозвучала любимая песня молодых солдаток. Закончив, музыкант на всякий случай еще несколько раз кашлянул, потом уложил бомбардин; в футляр и собрался было вернуться в гостиницу, как вдруг услышал доносившийся из окна громкий шепот; тут он заколебался, ибо на этот счет никаких указаний не получил, но вслед за шепотом снова послышались всхлипы и рыдания, и музыкант подумал, что какое-нибудь прощальное слово хоть немного утешит барышню в этот поздний час расставания. Подошел к живой изгороди, увидел протянутую из окна руку и, став на нижние сучья лавра, взял ее в свои руки бережно, точно трепетную птицу, тут же решил, что долг вежливости повелевает ему поцеловать эту руку на прощание, ощутил губами нежную кожу, от которой исходил запах итальянской гвоздики, повернул руку барышни и поцеловал ладонь. Этой тонкости обхождения его научила мадам де Сен-Васс, когда они собирали цветы на лугу под Бомбуром. И наш музыкант потянулся к окну, впотьмах добираясь по нежной и пухлой ручке до плеча, как вдруг услышал за спиной кашель дворянина из Кельвана, закашлялся сам и, выпустив руку красотки, которая продолжала что-то шептать и всхлипывать, подхватил футляр с бомбардином и пустился бежать обратно в гостиницу, пересек сад и помчался по пустынным в этот час улицам, а за ним гнался скелет дворянина из Кельвана, который тщетно пытался на бегу вывинтить шпагу из трости.
ФИНАЛ
Он искал, искал по карманам ключ от входной двери, но так и не нашел — должно быть, потерял в долгих странствиях. Собрался было постучать в дверь костяшками пальцев, как он не раз делал, когда забывал ключ дома, но тут обнаружил, что дверь не заперта. Проходя мимо кухни, услыхал, как кто-то там возится, однако заглядывать не стал, потому что боялся напугать мадам Клементину: та наверняка не узнала бы его из-за длинной густой бороды, ведь он не брился все три года, которые провел в путешествиях с компанией мертвецов. Стараясь не шуметь, поднялся наверх, моля Бога, чтобы дверь его комнаты не заскрипела, как обычно случалось летом. На цыпочках вошел в комнату и остолбенел: в ногах его кровати, накрытой бордоским дорожным пледом, сидел не кто иной, как он сам, Шарль Анн Геноле Матье де Крозон, помощник регента церковного хора, виртуоз игры на бомбардине.
— Да входи же, входи! — прошептал двойник. — Я устал тебя дожидаться!
— А кто ты такой?
— Я дядя Мамера Хромого, заменял тебя на хорах церкви и на похоронах.
— Стало быть, никто не знает, что меня так долго не было?
— Ни одна душа, в том числе и эта старая ведьма в папильотках. Знай, что ты принял священный обет и стал послушником, не любишь больше омлет с петрушкой, пьешь белое вино, а не красное, ходишь вместе с сапожником, с которым тягался из-за пряжек, в дом Руанезки выпить горячего пунша и так далее, а на треуголке носишь трехцветную кокарду.
— Ты меня загубил! — всполошился музыкант.
— Забавы с девками молодцу не в укор, — сказал двойник и без лишних слов вылетел в открытое окно, впускавшее в комнату влагу, ибо в то утро моросил теплый дождик.
— Господин музыкант! — крикнула снизу мадам Клементина. — Тут пришел рабочий, который подрезал яблони, и просит по два франка за день!
Музыкант улыбнулся. Яблони! Яблоневый сад на холме у Кельвана! На будущий год, в мае месяце, он поедет туда отдыхать, а ко дню Святого Петра поспеют яблоки. Что ж, вместо омлета с петрушкой он возьмет с собой маринованных форелек. Намыливая бороду — а сделать это надо было как следует, иначе бритва не возьмет, — музыкант облокотился на перила лестницы и крикнул мадам Клементине, чтобы не скупилась и заплатила поденщику за работу, сколько он просит. Потом подошел к зеркалу и начал бриться, насвистывая «Карманьолу».
ПРИЛОЖЕНИЕ ПЕРВОЕ
DRAMATIS PERSONAE[45]
ebooksa