– Пушки? Где пушки? – кричал князь. – Дозорные, собаки! Вы куда глядели?
Боярин надрывался:
– Колдовство! Говорил я, упреждал! Купец-то не купец, а кикимора!
Другие просто орали, метались.
Встал Яшка. Подошел. Все сгрудились у пустых телег.
Потягиваясь, спросил:
– Чего шумите?
Изумились только Солотчин да его холопы. Остальные про колдовство, похоже, не расслышали.
– Пушки… пушки твои пропали, Яков, – несчастным голосом молвил князь. – Черт их, что ли, унес…
– Не тревожься, Глеб Ильич, целы бомбасты. – Шельма весело подмигнул. – Пока вы ночью спали, я походил по степи, сыскал мою повозку, на которой пушки из Крыма вез. Лошаденки целы, на сочной траве только растолстели. Пушки теперь в моей телеге. Она крепче вашей, да и кони мои сильней.
Повозку он с ночи в овраге поставил, неподалеку.
Все туда побежали, тарусский князь – первый.
Опять было много крику, но теперь радостного.
Один Сыч глядел странно.
– Скажи, купец, а как ты пушки перетащил?
– Часовые вон помогли, – кивнул Яшка на боярских слуг. – А сразу не сказали вам ради шутки. Они ребята веселые. Так, что ли, рязанцы?
Мордатые холопы молчали, но боярин Карп Фокич был посмекалистей.
– Это да… Они у меня игрецы, – сказал он дрожащим голосом. – За то их и держу, за веселый нрав…
Тут и слуги тоже закивали.
– Ловко сшутили? – засмеялся Шельма.