– А хоть бы семижды семеро… – И тронул за плечо своего подручника. – Габриэль, можно! Кроме мальчишки.
Длинная и проворная фигура пришла в движение.
Руки оторвались от пояса. В одной был широкий нож, в другой взятый за рукоять гребень. Прыгнув вперед, Габриэль, будто играя, небрежно качнулся вправо – самым кончиком клинка рассек горло атаману; качнулся влево – воткнул острую чесалку прямо в кадык разбойнику со связкой мертвых ушей.
Присел, увернувшись от секиры.
Поймал меж железных зубьев лезвие тесака.
Распрямился.
Разом, одновременно, вонзил татю с секирой в сердце нож, татю с тесаком кровавый гребень в живот. Вывернул. Локтем сшиб наземь подростка – тот повалился ничком и не встал.
Всё это произошло, пока Яшка разевал рот и набирал воздуха, чтобы заорать. А когда завопил, дело уже закончилось. Остатние два сбродника бросились наутек, но убежали недалеко. Габриэль – раз, два – кинул им вслед свои железки, те угодили обоим точнехонько в основание затылка.
– А-а-а-а!!! – закричалось, наконец, Шельме, да можно было уже и не надрываться.
Семь тел лежали на траве неподвижно, Габриэль прохаживался между ними, нагибался, проверял, мертвы ли.
Мальчишку, оглушенного, но живого взял за порты и ворот, поднял, показал Боху.
– Зашвырни его подальше, – велел немец и зажал Яшке толстой ладонью рот. – А ты перестань драть глотку. Ухо заложило.
Великан размахнулся, кинул отрока так, что тот с грохотом обрушился на куст колючего терновника. Заорал, вскочил, понесся со всех ног.
Шельма стоял, икал от ужаса. А Боху хоть бы что. Даже в лице не переменился. Доблестному спасителю Габриэлю и спасибо не сказал, лишь указал перстом:
– Пояс поправь. Расстегнулся. – И молвил как бы сам себе: – Может, зря волчонка отпустил… Ладно, пускай побегает. Что-то живое было в глазах… А если я ошибся, он от судьбы все равно не уйдет. Что? – обернулся к Яшке.
А тот ничего, просто икнул громче прежнего. Однако сказал:
– Милосердный ты, майнхер. Оставил постреленку жизнь.
Бох поморщился.
– Я не милосердный. Есть люди, которых грех не лишить жизни. Например, эти шестеро законченных негодяев. Плох садовник, который не станет вырывать сорняки, потому что они живые.
– Так оно так, – молвил Шельма, косясь на покойников. – Но в Писании-то сказано: «Не убий».