– Что за работы?
– Настасьину башню велено новить. Двери менять. Я уж, гляди, и петли снял…
Григориева только теперь увидела, что створка не заперта, а привалена к косяку.
– Кто приказал?
– Вечевой дьяк Назар Ильич. Задаток уплатил, тридцать копеек…
Сзади подошла Горшенина, взяла Настасью за рукав.
– Я тебе начала говорить, да ты не слышала… Не отсидеться вам в башне.
– Эх, а Изосим всех моих увел, – скрипнула зубами Григориева. – И захочешь отбиваться, да не с кем…
Ефимия придвинулась ближе, зашептала:
– Если мы с тобой при Марфе тайных людей держим, то, поди, и она тут не без глаз. Прикажи громко, чтобы все слышали: жду-де нападения лихих людей, закладывайте возок, повезу сына с невесткой в Зубалово.
В Зубалове у Григориевых была вотчина, от города двадцать поприщ. Там сосновый бор, легкий терем – самое лучшее место для летнего провождения.
– И что?
Каменная тяжело дышала.
– Марфины лазутчики ей передадут, она обрадуется. В Зубалове-то вас будет просто взять, вдали от людей. А ты как доедешь до Копорского креста, поворачивай на север, в мое Горшенино. Там своих и оставишь. В Горшенине Марфины их не сыщут.
– Не Шелковая ты, а золотая. Лучше сестры. – Настасья крепко обняла соратницу. – Никогда тебе этого не забуду.
И закричала на весь двор:
– Эй, люди, кто есть! Все сюда! Закладывать возок! Седлать коней! В Зубалово еду!
Олена в миг опасности не охала, не металась, вопросов не задавала. Собралась сама и собрала мужа в несколько минут. Юраша, поднятый с постели, стоял во дворе встрепанный, в накинутой на плечи шубе и вертел головой на слуг, бегающих с факелами. Олена держала его за руку, тихо говорила что-то успокоительное.
Сели втроем в легкую, но крепкую колымагу двойного лубяного плетения, предназначавшуюся для загородных поездок. Наличные паробки – их набралось всего шестеро, остальных забрал Изосим – надели доспехи и шлемы, сели на коней.
Слуги тихо отперли тяжелый засов на воротах, взялись за створки и ждали команды.