Но Катин смотрел не на скарб. Каждое лицо, которое он узнавал, было как удар кнутом.
– Леонтий Крюков! Я же ему зубы лечил! Марфа Кольшина! Ты ее грамоте научила… Ваня? Не может быть! Мой лучший ученик!
Скорбный список всё разрастался, и Полина в конце концов пихнула мужа локтем:
– Перестань! Семи лет мало, чтобы переделать людей.
Но верящий в человечество Луций и тут, повздыхав, нашел причину для бодрости.
– Пришло меньше ста человек, – сообщил он. – Большинство грабить не захотели!
– Чтоб нас прикончить, хватит и этих, – отвечала жена, не сводя взгляда с лужайки. – Выберемся живы – посмотрю потом в глаза каждому.
А Катин поразмыслил немного и тихо объявил:
– Я понял, в чем разгадка. Хоть мы с тобою живем скромно, а все же несравненно богаче крестьян. Корень всех зол – неравенство. Пока оно сохраняется, миром будет управлять зависть. Надо было нам построить себе обыкновенную избу.
– Ага, – зло прошептала Полина Афанасьевна. – А тем, кто умнее, надо вышибить мозги. Кто больше работает – переломать руки. Кто выше – укоротить. Кто красивее – изуродовать лицо. Вот тогда все будут равны…
Луций схватил ее за руку:
– Тише!
Кажется, грабеж закончился. Из дома больше ничего не выносили. В ярко освещенный круг, прихрамывая, вышел человек в казацком кафтане, с саблей на боку.
– А ну ша! – зыкнул он басом. – Шапки прочь! Буду указ государев честь!
Сам тоже сдернул папаху. Голова у есаула было странная и страшная, похожая на череп: поверху обритая на татарский манер, посередине лица черный треугольник. Луций не сразу догадался, что это матерчатый лоскут, привязанный на месте носа.
Не по лицу, а по торчащей снизу деревяшке, по движениям, да теперь еще и по хорошо слышному голосу Катин узнал, кто это.
– Агап Колченог! Откуда? Его ведь сослали в уральскую каторгу…
– И ноздри вырвали, – шепнула Полина. – Вишь, какой красавец.
За спиной у есаула встали двое казаков, тоже с обнаженными головами. Закричали:
– Слушай, слушай государево слово!