— Ну и что с того? Заболеть каждый может.
— А остальное? А то, что тащит нас на погибель, виданое ли дело границу пройти с таким медленным обозом? Да нас улитки обгоняют. Захоти он спасти народ — приказал бы бросить все и пешими уходить, на три-четыре отряда разделившись. Так вернее будет — хоть кто-то прорвется. И за помощью надо бы вперед гонца попробовать послать, может, солдаты короля ударят с другой стороны. Так нет, он вообще ничего не делает. Странно это… все дела его странные…
— Ну… Откуда нам знать, каким должен быть страж и какие у него замыслы. Ты стражей много видел?
— Вообще-то только одного — вот этого.
— Вот и я о том же.
— Все равно странный, не слышал я такого про стражей.
— А слышал, про мракян говорят, будто у них мужики платья носят, а бабы их вечерами на сеновал затаскивают и насильничают?
— Слышал, конечно.
— А я вот с купцом говорил, который к ним ходил. Тот рассказал, что враки все это — оттого они пошли, что бабы у них больно страшные, вот и принимали их чужие за мужиков в платьях.
— Это ты зачем рассказал?
— А затем, всему, что говорят, верить нельзя.
— Да? Так, может, тот купчина как раз и соврал.
— Может, и так.
Возничие замолчали, зато рядом послышался хорошо знакомый голос Арисата:
— Как он?
— Да никак, лежит и лежит, даже мух не отгоняет. Бубнит иногда в бреду что-то, но не понять ничего — язык не наш.
— Плохо… На привале Трею к нему надо, пусть посмотрит.
— Утром смотрела — ничего нового не сказала. Раны его затянулись, кашля и хрипов нет, а огнем горит. Только судороги прекратились, а то корежило вчера страшно, уж думали, что спина вот-вот лопнет.
— Потрогай его лоб.
— Ага! Если я его рукой коснусь, попугай мне перст отхватит, а то и два — клюв у него больно страшный! Он только Трею подпускает и Йену, да и то шипит на них иной раз, будто змей ползучий! Тука тоже терпит и даже «здрасьте» ему говорит, а вот когда Цезер к стражу нагнулся, птица ему в глаз так ловко плюнула, что он потом целое утро богохульствовал! Сам и потрогай!