Чудовище Франкенштейна

Перекошенное лицо Уолтона, все в трещинах и шрамах, стало точным отражением моего. Он был моим братом, двойником, самым близким по духу человеком: вопреки пламенной вере Уолтона, это с ним я неразрывно связан, а вовсе не с моим отцом. Уолтон был тем ужасом, что таился под моими шрамами и телесными изъянами, — существом, чья жестокость теперь равнялась моей. Потому я и дрался с самим собой, желая убить чудовище и вместе с тем оставить его в живых.

Не в силах вырваться из моих лап, Уолтон кинулся вперед и боднул мое плечо. Я с воплем отпустил соперника и согнулся вдвое: одна кисть обмякла, другой я схватился за разбитую руку.

Едва оказавшись на свободе, Уолтон сцапал кирку и, пошатываясь, занес над моей головой: я стоял перед ним на коленях, склонив голову, точно осужденный перед палачом. Но когда кирка начала опускаться, я выбросил вперед здоровую руку и отпихнул Уолтона. Он споткнулся о рельсы и упал навзничь, в бешенстве взмахнув киркой из последних сил. При падении она проткнула ему голень, раздробила кость и ударилась о металлический рельс с громким лязгом, утонувшим в неожиданном жутком реве.

У моих ног извивался помешанный, который только что навсегда распрощался со своей скрюченной ногой: ее нижнюю часть отрубило почти полностью. Даже если Уолтон выживет после потрясения и потери крови, он никогда не сможет за мной охотиться. Но разве не этого я добивался?

Я затрясся всем телом. Я больше не мог выносить неопределенность прошедших десяти лет. Я горел желанием свернуть ему шею и покончить с этим.

Но что толку от моих желаний? Разве я мало насмотрелся на смерть этой ночью?

Я медленно подтянулся, ухватившись за опорный брус.

Уолтон прикрыл глаза, его лицо осунулось и посерело. Если бросить его здесь, он не выживет. Но он все равно не выживет, даже если внести его в лифт и держать на руках, ощущая кожей всю его ненависть ко мне.

Киркой я проделал дырку в своей мешочной блузе, оторвал длинную полосу и как можно туже затянул жгутом его бедро, всячески стараясь не касаться тела.

Вдруг в глазах Уолтона проснулось отвращение, и он вытянул руки, пытаясь вцепиться в меня. Я сделал все, что мог, и стал пятиться по туннелю к лифту. Уолтон замер, но смотрел так пронзительно, что я подумал: вот бы он потерял сознание или лампы на стене погасли — только бы не видеть этого пристального взгляда.

Невероятно, но он перевернулся на живот, приподнялся на локтях и пополз за мной.

В тусклом свете безопасных ламп, расставленных вдоль опор, я видел, как нижняя часть его ноги перевалилась через рельс; полоска обнаженной кожи разорвалась, и ступня осталась лежать позади; когда он, превозмогая боль, закусил губы, на подбородок хлынула кровь.

— Лежи смирно, — сказал я, — я поднимусь и приведу врача.

Я снова подумал, что нужно сейчас же отнести его в лифт, но знал, что не устою перед искушением убить его еще до того, как мы окажемся на поверхности.

Словно жуткая ползучая рептилия, он продолжал двигаться вперед, медленно преследуя меня.

Наконец я добрался до лифта. Позвонил и шагнул внутрь.

— Ты не убьешь меня? — спросил он. — Почему? Потому что в ушах по-прежнему звучит голос Уинтерборна?

— Нет… Я был чудовищем по собственной воле, — устало ответил я. — Я слишком долго не мог этого понять. Теперь я по собственной воле стану человеком. Я так решил.

— Ты не только чудовище, но еще и кретин, — он достал из-за пазухи пистолет, — ведь люди тоже убивают. И на сей раз я убью нас обоих.

— Нет! — крикнул я, но было слишком поздно.