Чудовище Франкенштейна

22
18
20
22
24
26
28
30

Некоторое время я двигался вдоль колеи. За главными дверьми было много других. Я расстроился, представив, что за каждой дверью сидят в ловушке горняки. Открыв пятую или шестую по счету, я шагнул внутрь. В глубине виднелась еще одна закрытая дверь.

Недолго думая, я поднял лампу, чтобы лучше рассмотреть опоры. Слишком поздно вспомнил я предостережение Дарби. Пламя вмиг выросло, будто в него подлили масла, и с резким треском вспыхнул потолок. Я упал на пол. В мгновение ока весь потолок был объят бурным морем огня. Я застыл на минуту, очарованный жуткой красотой, и задом пополз обратно. От усилия разболелось плечо, и вскоре кровь равномерно потекла из-под повязки.

Я быстро вернулся в главный туннель. Темноту пронзали светлячки ламп: сверху еще спустились люди. Понимая, что они лучше меня сумеют осмотреть лабиринты комнат за дверьми, я направился дальше по главному пути. Наверху в туннеле скопился дым, и я наклонился еще ниже, чтобы вдохнуть более свежего воздуха.

Следующая дверь была сорвана с петель какой-то гигантской силой, доски разбросало по всему туннелю, одна даже вонзилась в стену. Шагнув в комнату, я обнаружил пустую вагонетку, сбитую с путей. Прямо за ней к стене привалилась лошадь. Она зажала мальчика лет двенадцати, положившего голову и руки ей на спину. Казалось, будто мальчик и животное спят. Но они не спали.

Конечно, я был готов к этому, но зрелище первого трупа ошеломило. Меня бросило в пот, когда я поднял мальчика и положил в вагонетку, которую поставил обратно на пути. Даже не знаю, отчего он погиб: от взрывной волны или от дыма, застилавшего глаза? Лишь пару минут спустя я сообразил, что его присутствие должно указывать на забой выработки.

— Кто-нибудь слышит меня? — позвал я. — Есть тут кто живой?

Молчание.

Я направился по этой же ветке и наткнулся на другую дверь, тоже оторванную. Рядом с ней я обнаружил тело мальчика чуть младше.

В конце концов я понял, что спасать почти некого.

Я вернулся за вагонеткой и подтолкнул ее по колее ко второй двери. Положил младшего мальчика рядом с первым и втолкнул тачку в следующую комнату.

Там были раскиданы лопаты и кирки, а также пустые деревянные бадьи с изогнутыми доньями, напоминавшими полозья. Посреди инструментов валялись двое в неестественных позах. Я положил их на дно тачки, а тела поменьше переместил наверх.

От этой комнаты отходило несколько малых туннелей — всего пару футов высотой, где как раз велась работа. Опустившись на колени, я поднес свет ко входу в первый туннель: там блеснул тонкий пласт угля и показалась нога в сапоге. Я вцепился в нее и потянул. Порода осыпалась, и туннель обрушился. Я разгреб глыбы угля и рыхлую землю. Освободив тело, погрузил его на тележку.

В следующем туннеле лампа осветила девочку лет шести, с личиком, почерневшим от угольной пыли. Я ухватил ее под мышки, рассчитывая вытащить без труда, но не тут-то было. Этот туннель тоже обвалился. Я подкопал тело. Ремни и цепи на талии ребенка соединялись с тяжелым предметом, который был похоронен под завалом. В такой тесноте не удалось развязать ремни, потому я просто схватил цепи и выдернул тяжесть из-под засыпавшей ее земли. Полностью откопав девочку, я увидел, что она была запряжена в одну из кривых бадей, точно лошадка.

Казалось, ее тело было тяжелее других. Я положил его сверху. На щеке девочки блеснула слеза. Сердце екнуло, но я тут же понял, что слеза не ее.

Вот оно как. Быть человеком — значит умирать.

А я-то, буквально сотканный из смерти, все равно не принадлежал к человечеству.

Я прислонился к вагонетке и вцепился в ее стенки для упора. По сравнению с тем, что я увидел, мое собственное существование, всегда казавшееся мне жалким, было безудержным прославлением свободы. Я считал себя несчастным, не догадываясь, что это слово означало для других.

Сердце в груди сдавило, и я стал задыхаться. В комнате потемнело, лампа почти погасла. Воздух там был скверный, но я не заметил тусклого пламени. Я толкал вагонетку по рельсам обратно к главному туннелю. Вдруг земля подо мной затряслась сильнее, чем раньше.

Затем послышался негромкий стон.

— Эй! — Возможно, от вибрации кто-то очнулся. — Где вы?