— Чтобы меня осмотрел мужчина, который будет потом этим хвастаться? Нет уж, я пошла к старенькой Бидди Джозефс. Она надавала мне всяких пилюль, но… — Лили покачала головой. — Сегодня отец все-таки заметил, что мне нездоровится, и сам вызвал врача. Доктор был весьма деликатен и назвал это простым недомоганием, а потом уединился с родителями. Я боюсь того, что мне скажут завтра. — Взгляд ее затуманился. — Уже слишком поздно. Дни мои сочтены, и я больше не властна над своей жизнью.
Я приехал в Англию, чтобы убить эту женщину. Болезнь может взять мою работу на себя. Если это случится, Грегори Уинтерборн умрет от горя.
А я? Что почувствую я, потеряв ее?
— Вы так огорчили меня, что нет слов.
— Неужели я обладаю подобной властью над вами? — Настроение у нее поднялось, и она рассмеялась. — Нужно придумать какое-нибудь испытание и проверить, правду ли вы говорите. На колени, простолюдин!
Я опустился на землю. Она провела рукой по шрамам на моем лице — сначала легко, потом с растущим нажимом. Я смирился с обследованием, вспомнив, как она попыталась прикоснуться ко мне в ночь нашего знакомства, еще до того как мы заговорили. Я позволил ей сделать это из-за ее красоты и болезни, а также из-за внезапных похотливых мыслей, не посещавших меня со времен Мирабеллы.
С явным удовольствием Лили прильнула ко мне. Я взял ее за руки: тело под накидкой было нежным и податливым.
— Скажите правду, Виктор Оленберг. — Ее дыхание, благоуханное, будто надушенный шелк, распалило меня. — Каково это — быть мертвым?
Я оттолкнул ее. Она вцепилась в меня и не давала подняться с колен, будто считала, что у нее достаточно для этого сил.
— Мы все умрем, — сказала она. —
Она спрашивала с жаром, без всякого страха. Наконец-то я заметил в ней болезнь, о которой говорил Уинтерборн:
— Каково это? — повторила она.
Воскреснуть из мертвых — все равно что умереть. Все органы чувств испытывают мучения: обоняние — от запаха плесени, зрение — от непроглядной черноты могилы, слух — от скрежета зубов о деревянный гроб, осязание — от студенистого разложения, вкус — от горького гниения собственного тела. Такова смерть. И Лили страстно хотелось ее познать.
Она в нетерпении встряхнула головой:
— Ответьте.
Придвинувшись еще ближе, она снова мотнула головой, уже не так резко, и ее волосы коснулись моей щеки — утонченная пытка. Через пару секунд ее слова вызвали у меня отвращение, я все же хотел быть мужчиной, полным самоотречения и не помнящим о своей недавней слабости.
За спиной послышался негромкий звук, словно сухие веточки зашуршали друг о друга.
— Там кто-то есть. — Лили попыталась вырваться.
— Просто ветер, — тихо сказал я. Не хотелось ее отпускать: она пахла розами, ее кожа была такой же нежной, как их опавшие лепестки.
И снова за спиной этот звук, уже ближе: будто шорох сухого кустарника.