Из темного угла выступил Уолтон.
Чему же я удивился? Разве он не следовал за мной повсюду и раньше? Он был смертельно тощий и неопрятный. Глаза горели, точно раскаленные угли, вставленные в глазницы черепа. Этот человек вел себя с убийственной непринужденностью, будто победа уже была в его руках.
Послышался стон, и я обратил внимание на умоляющее лицо Уинтерборна. Он прошептал мое имя.
Передразнивая, Уолтон повторил:
— «Если вы хотите быть человеком…»
Я взглянул на одного и на другого, а затем потащил Лили за дверь.
Выйдя из часовни, я вставил столб в оба кольца и запер ее снаружи. Потом отвязал лошадей. Придя в ужас от моего внешнего вида, они пустились вскачь — их даже не пришлось понукать. Я затолкал Лили в последнюю карету и умчался.
То был фаэтон с откидным верхом. Я выбрал его из-за легкости и быстроты. К тому же я мог править одной рукой, а другой держать Лили. Сиди я на кучерском месте закрытой повозки, моя пленница могла бы выпрыгнуть на ходу. Пока мы неслись по проселку, она билась, кусалась и брыкалась. Лили сопротивлялась так настойчиво и энергично, что вскоре в изнеможении опустилась на сиденье рядом со мной.
Заметив, что от усталости она стала покорной, я съехал с дороги, подкатил к густым зарослям и остановился. Из-за бешеной езды лошади взмылились, им нужно было передохнуть. Я вставил в рот Лили кляп и связал ее обрывками фаты. Она могла извиваться и колотить по днищу кареты, но криков никто бы не услышал. Наконец она забылась чутким, беспокойным сном. Когда очнулась, окинула затуманенным взором ночное небо. Потом в ее глазах проснулись воспоминания, и на лице было столько отвращения, омерзения и злобы, что я тотчас узнал в ней дочь ее матери и племянницу ее дяди.
Я достал дневник, огарок и теперь сижу здесь и пишу. Мне надо было подумать, а в этом всегда помогает перо.
Из-за него погибла женщина, пожелавшая со мной остаться. И из-за него женщина, которую я похитил, будет ненавидеть меня во веки веков.
Мысли мелькают в голове с такой скоростью, что я не успеваю их записывать, — словно молнии в ночном небе, на миг озаряющие мрак моих желаний. Я знаю, что должен сделать.
Я вывел лошадей обратно на дорогу. Пока они отдыхали, вдалеке проскакали всадники: топот копыт мешался с лаем. Вторая группа, тоже с собаками, промчалась позже в другую сторону, а за ней — третья. Едва все стихло, я подъехал к месту у вершины скалы, где тропа была отлогой. Привязав фаэтон, я забросил Лили на плечи, словно мешок с мукой. Она брыкалась и мотала головой, пока я нес ее к обрыву. Потом она крепко прижалась ко мне, будто от малейшего ее движения я мог покатиться кубарем вниз. Спустившись на берег, я быстро пошел на север, занес Лили поглубже в пещеру и накрыл своим плащом. Ее приглушенные крики еще долго вторило эхо, после того как я оставил ее в темноте и поднялся в имение Уинтерборнов.
В доме светились все окна — он был маяком, путеводной звездой для пропавшей дочери. По глупости Уинтерборн отправил чересчур много людей в погоню и оставил слишком мало для охраны такого большого дома. Они рыскали по усадьбе с ружьями и мушкетами, дубинами и топорами, но я без труда переждал одного, а затем прокрался дальше и сел в засаду. Видимо, всех мастифов тоже угнали: при моем появлении ни один пес не залаял. А поскольку сбежал я на фаэтоне, меня могли выследить только по следам, ведущим к церкви Грэма.
Я обошел дом по кругу — от одного окна к другому. Уолтона я не заметил. Он словно перебегал из комнаты в комнату ровно перед тем, как я заглядывал внутрь. Что означали эти прятки? Я сам стану псом и с легкостью выслежу его по запаху отчаяния, подлости, безнравственности. Он портил все, к чему прикасался, и оставлял после себя лишь мясных мух.
Ну наконец-то: Уинтерборн, его жена и Уолтон в гостиной. Рукав куртки Уинтерборна пустой, рука перевязана на груди, кисть обмякшая и безжизненная. В другой руке — бокал. Дворецкий Бартон принес новый графин и забрал пустой. Где жених Лили? Лежит, укутанный в одеяло, пуская кровавые слюни, точно паук, плетущий паутину?
Не слыша разговора, я все же понял, что Уинтерборн уговаривал жену лечь спать. Она отказывалась, а он снова и снова показывал на дверь. В конце концов Уолтон взял сестру за руку и увел. Уинтерборн наполнил бокал, осушил его залпом, налил еще один и сел поближе к графину. Он напился до беспамятства, наклонился вперед и повалился на пол. Я прошмыгнул в комнату и задул все свечи. В неярком свете камина рассмотрел обрюзгшее лицо храпящего Уинтерборна. Вытянув руки, я почувствовал тепло его опьяненной плоти и заметил пульсирующую яремную вену.
Нет, подожду, пока он очнется и посмотрит в лицо своему палачу. Я пришел сюда, чтобы убить Уолтона. В конечном счете, изменник Уинтерборн заслуживает более сурового наказания.