– Кобра?! Живой?! Выкупить?! Ах ты, сука!
С каждым словом я бил сектанта, пока он не потерял сознание. Только когда он перестал реагировать на удары, я остановился, успокаивая тяжелое дыхание.
Показалось, что в комнате запахло жженой тряпкой, но значения этому не придал. Запах мог просто почудиться или его затянуло с улицы.
Вылив остатки воды на Художника и дождавшись, когда он очухается, я присел рядом с ним на корточки и поднес нож к его лицу.
– Я тебя сейчас буду резать, как резал твоих дружков – братьев по вере, как вы резали Кобру и тех двух женщин на крестах. Да-да, я видел то место, видел вашу табличку, знаю, откуда ты, Художник, или выродок Стикса. Как к тебе обращаться, скажи мне? – от злости некоторые слова я выговаривал невнятно, проглатывал окончания, когда спазмы сдавливали горло. В этот момент я был готов содрать с него шкуру, и все потому, что вспомнил картину истерзанных людей. Кобру, с которым за несколько часов до этого разговаривал, да и просто сказалось напряжение последних суток. Его бы снять длительным сном и крепкой выпивкой, да некогда. Наверное, именно так и сходят с ума на войне или после картин жестокости, когда нет возможности снять стресс хоть чем-то – сексом, лекарствами, алкоголем. Общением с психиатром, наконец… Да хотя бы баней, лишь бы тело испытало шок, который перекрыл бы шок сознания.
Отвлекло меня от желания пустить кровь сектанту мычание Колобка. Кажется, он начал привлекать к себе внимание сразу, как только я упомянул про детей Стикса, до этого момента он и Люк лежали тихо, словно мертвые.
– Тебе чего? – грубо обратился я к сталкеру, которого несколько дней назад спас. – Твое счастье, что про тебя не рассказали ничего плохого и даже сообщили, что ты вроде бычка на закланье, которого возили с собой вот эти гады.
– М-м-м…
– Потом поговорим, – отмахнулся я от него, – после них. Видел бы ты то, что я…
– М-М-М!
– Да что ты размычался, блин?! Или мне тебя оглу…
Запах дыма резко усилился. Словно источник его был совсем рядом. Может быть, прямо в этой комнате.
– Что за хрень тут горит?
Ответил мне Люк… без слов. Сектант вскочил с пола и, сбрасывая тлеющие обрывки веревки, налетел на меня, сбил с ног и отвесил оплеуху, от которой мое лицо вспыхнуло так, будто его кто-то погладил горячим утюгом.
От моего ответного удара сектант отлетел к стене, где приложился к ней головой с таким стуком, что я подумал: готов. Да только куда там! Я не успел проморгаться от слез, которые градом текли от боли, как Люк вновь повернулся в мою сторону, выбросил вперед правую руку, и из нее вырвалась струя пламени не меньше метра в длину.
Увернулся я каким-то чудом, и вместо меня огонь прошелся по столу, стулу с мягкой обивкой, задел Колобка.
Я отпрыгнул спиной назад, за что-то запнулся и повалился на пол, больно ударившись левым боком о еще один стул, отбил локоть и чуть не попал под огонь, когда Люк шагнул ко мне.
Полыхнули занавески на окнах, что-то на окне вспыхнуло голубоватым пламенем с легким хлопком, а потом я, наконец-то, достал пистолет и несколько раз выстрелил в грудь сектанту. После второй пули огонь с его руки исчез, после третьей он пошатнулся и ухватился за край тлеющего стола, только четвертая заставила его рухнуть на спину. И это пули из моего «ремингтона», который сорок четвертого калибра! Здоров же он был, сволочь.
– М-м-м!!!
Одежда на Колобке горела, парень пытался перекатиться и придавить пламя, но не мог из-за пут. Чуть лучше дело обстояло с Художником, у которого ткань только тлела и язычков пламени еще не было видно. Зато огня хватало в комнате: весело трещал, распространяя удушливый запах краски и лака, стул, горели какие-то бумажки на полу. Тлела столешница. Пламя с занавесок перебралось на потолок, оклеенный пенопластовыми панелями.