– Вы изменились.
– Все течет, все меняется. Как ваша служба?
– Благодарю, неплохо. После ваших «подарков» на мое отделение пролился настоящий дождь наград и поощрений, а меня даже грозились перевести поближе к Варшаве. Похоже, что все к тому и идет.
– Награды – это хорошо. В прошлый раз вы говорили, что мною недовольны. Вы не могли бы мне намекнуть, кто именно?
Ротмистр немного помолчал, пододвинул чашечку, отодвинул.
– Зачем это вам?
– Своих врагов надо знать в лицо. Вы согласны со мною?
– Вы думаете, что сможете призвать его к ответу? Полноте, корнет, не будьте так наивны – уйдет один, придет другой. Да и нет доказательств.
– Я просто хочу знать, кого мне стоит опасаться.
– Очень разумный и правильный подход, Александр Яковлевич. Очень. Признаться, вы меня удивляете раз за разом – и выдержкой, и разумностью суждений.
– Так вы мне скажете? Или это служебная тайна?
– Ни в коем разе, всего лишь слухи и сплетни. Кшиштоф Ягоцкий – вам знакомо это имя? Его сын Стефан, весьма амбициозный молодой человек, был очень огорчен убытками доверенных ему батюшкой в управление предприятий и имел несколько встреч с весьма подозрительными личностями. Вот, собственно, и все, что мне известно.
– Мне этого вполне достаточно, благодарю вас.
– Будьте начеку, Александр Яковлевич, этот господинчик – редкостный упрямец.
Неторопливо возвращаясь домой, Александр раздумывал:
«Ягоцкие, значит. Молодцы, творчески подошли к решению неожиданной проблемы. Есть человек – есть проблема, нет человека – нет проблемы. Зря они перевели наши отношения из разряда служебных в личные, ой зря!»
Было бы легче, если бы князь мог открыто собирать информацию, но увы! Наводящие вопросы – это максимум того, что он мог себе позволить. Вся тяжесть собирания слухов и сплетен легла на Савву. Вот уж кто ничуть не удивился внезапному интересу командира к десятку крупных «делаваров» их уезда. Надо так надо, делов-то. Тем более что сам процесс добывания нужных сведений пришелся денщику очень даже по душе: потолкаться на рынке, посидеть с грузчиками в пивной, поболтать вроде бы ни о чем с разбитной молодухой… Марыся вот только ругалась, когда от благоверного слишком перегаром несло, да гнала в сени спать. Две недели «тяжелого» труда Савватея не пропали даром, и Александр уже даже и не сомневался, что этим семейством нужно заняться. Кшиштоф Ягоцкий был далеко не праведником, но вел дела тихо и осторожно, стараясь решить периодически возникающие недоразумения с Таможенным и Налоговым департаментами старым и неоднократно проверенным способом – подсовывая нужному чиновнику «барашка в бумажке». А вот его сын и наследник Стефан по молодости лет и врожденной живости характера не верил в утверждение «чем тише едешь, тем дальше будешь». Из-за чего был печально знаменит привычкой к рукоприкладству по отношению к окружающим и подчиненным. К тому же он был изрядным женолюбом. Не в том смысле, что жену любил, ее пока и не было, а в том смысле, что не пропускал ни одной юбки, зачастую даже не интересуясь мнением самой девушки на этот счет. Пара десятков скандалов с несовершеннолетними девицами, покалеченные спьяну работники, выбивание штрафов с вроде как провинившихся, контрабанда. Список достижений выглядел весьма внушительно, наводя на нехорошие мысли о том, что корнет Агренев далеко не первый, на кого Стефан «обиделся», больно уж легко и привычно тот все организовал.
В преддверии бала проверив парадно-выходной мундир, князь решил, что проще будет съездить за новым в Ченстохов, чем позориться в старом, который заметно поистрепался да и немного жать стал – в плечах. Портной встретил его, как родного сына после долгой разлуки.
– Господин офицер! Очень рад вас видеть, очень, да-с! Вам, как и в прошлый раз? О! Эй, бездельники, ну-ка живо ко мне!
За ту цену, что заломил портной Стоцман, можно было пошить три обычных мундира, но этот таких трат стоил. Красивая и весьма дорогая ткань, идеальная подгонка по фигуре, соответствующие по виду и стоимости остальные мелочи. Переодеваясь, Александр держал в памяти то самое первое впечатление, желая понять, как сильно он изменился за прошедшее время. Вид переодетого корнета подействовал даже на привычного ко всему портного.