Атлант расправил плечи. Часть II

— Это смехотворно и нечестно! Вы что, хотите представить дело таким образом, что человека вашего положения ловко засудили без… — он спохватился на полуслове. Кто-то в задних рядах пронзительно засвистел.

— Я хочу, — сурово ответил Риарден, — показать истинную сущность сегодняшнего процесса. Если вам нужна моя помощь для того, чтобы замаскировать ее, я не стану вам помогать.

— Но мы даем вам шанс защитить себя, а вы сами отказываетесь от этого.

— Я не стану помогать вам создавать видимость того, что у меня есть шанс. Я не стану помогать вам создавать видимость правосудия там, где права нет вообще. Я не стану помогать вам создавать иллюзию рациональности, вступая в дебаты, в которых последний аргумент — дуло пистолета. Я не стану помогать вам делать вид, что вы отправляете правосудие.

— Но закон предоставляет вам право на защиту!

В задних рядах засмеялись.

— В вашей теории есть слабое место, господа, — сурово ответил Риарден. — И я не стану помогать вам выпутываться. Если вы предпочитаете воздействовать на людей принуждением, делайте это. Но тогда вы обнаружите, что вам потребуется добровольное сотрудничество ваших жертв, и в гораздо бульших объемах, чем сегодня. А ваши жертвы откроют для себя, что, оказывается, это их собственная воля, на которую вы не можете повлиять, делает вашу деятельность возможной. Я предпочитаю быть последовательным, и не стану подчиняться вам в том, на чем вы настаиваете. Каких бы действий вы от меня не потребовали, я сделаю это только под дулом пистолета. Если вы приговорите меня к тюремному заключению, вам придется вызвать армию вооруженных людей, чтобы они дотащили меня туда — добровольно я не сделаю ни шагу. Если вы наложите штраф, вам придется отобрать у меня собственность, потому что добровольно я не стану платить штраф. Если вы думаете, что у вас есть право принудить меня — применяйте ваше оружие открыто. Я не стану помогать вам маскировать суть ваших действий.

Самый старший судья наклонился вперед и иронически спросил вкрадчивым голосом:

— Вы говорите так, мистер Риарден, как будто отстаиваете некий принцип, но на самом деле вы всего лишь боретесь за свою собственность, не так ли?

— Да, конечно. Я борюсь за свою собственность. Вам известно, какой принцип она представляет?

— Вы изображаете борца за свободу, но на самом деле боретесь за свободу делать деньги.

— Да, конечно. Все, что мне нужно — свобода делать деньги. Вам известно, что подразумевает эта свобода?

— Разумеется, мистер Риарден, вам не хотелось бы, чтобы вашу позицию поняли превратно. Вы не хотели бы оказать поддержку широко распространенному мнению, что вы — человек, лишенный общественного сознания, чуждый ответственности за благосостояние своих ближних и работающий только ради собственной выгоды.

— Я работаю только ради собственной выгоды. Я заслужил ее.

По залу пронесся вздох, но не возмущения, а изумления. Лица судей застыли. Риарден спокойно продолжал:

— Нет, я не хочу, чтобы моя позиция была неверно истолкована. И желал бы, чтобы ее внесли в протокол. Я полностью согласен со всеми фактами, которые сообщают обо мне в газетах, но не согласен с их толкованием. Я работаю исключительно ради прибыли, которую получаю, продавая свой продукт людям, которые хотят и могут его купить. Я произвожу его не для их пользы и в ущерб себе, и они покупают его не ради моей пользы и в ущерб себе. Я не жертвую своими интересами, и люди не приносят свои интересы в жертву мне. Мы действуем как равные, при взаимном согласии и ко взаимной выгоде. Я горжусь каждым центом, заработанным мною таким способом. Я богат и горжусь этим. Я сделал свои деньги своими усилиями, на основе свободного обмена и при добровольном согласии каждого человека, с которым я заключал сделку, добровольном согласии тех, кто нанимал меня, когда я начинал, при добровольном согласии тех, кто работает на меня сегодня, и добровольном согласии тех, кто покупает мой продукт. Я отвечу на все вопросы, которые вы боитесь задать мне открыто. Собираюсь ли я платить своим рабочим больше, чем та сумма, что мне приносят их услуги? Нет. Собираюсь ли я продавать свой металл себе в убыток или потерять его? Нет. Если я совершаю зло, сделайте со мной все, что захотите, руководствуясь любыми вашими принципами. Но у меня другие принципы. Я заработал себе на жизнь, как может заработать любой человек. Я отказываюсь признать своей виной тот факт, что я способен делать это и делаю хорошо. Я отказываюсь признать своей виной то, что способен работать лучше, чем большинство людей, тот факт, что моя работа стоит больше, чем работа моих соседей и больше, чем большинство людей согласны мне платить. Я отказываюсь извиняться за свои способности, за достигнутый мной успех, за свои деньги. Если то, что я делаю — зло, попытайтесь извлечь из него пользу. Если общество считает, что моя работа вредит его интересам, пусть оно уничтожит меня. Таков мой кодекс, и другого я не приемлю.

Я мог бы сказать, что сделал для своих ближних больше добра, чем вы могли бы вообразить, но не стану, потому что не жду добра от других для оправдания моего права на существование. И не считаю добро, сделанное окружающими, разрешением на захват моей собственности или разрушение моей жизни. Я не скажу, что цель моей работы — польза других людей, нет, моя цель — моя собственная польза, и я презираю тех капитулянтов, которые отказываются от своей выгоды. Я мог бы сказать вам, что вы не служите общественной пользе, потому что ничье благо не может быть достигнуто ценой человеческих жертв, что, когда вы отрицаете право одного-единственного человека, вы попираете права всех людей, а общество, состоящее из бесправных существ, обречено на гибель. Я мог бы сказать вам, что вы не достигнете ничего, кроме тотального разорения, как любой грабитель, когда у него больше нет жертв. Я мог бы сказать вам это, но не стану. Я бросаю вызов вашей политике, а не морали.

Если верно то, что можно достигнуть процветания, превращая кого-то в жертвенное животное, и я призван принести себя в жертву ради тех, кто пожелал выжить ценой моей крови, если я призван служить интересам общества, противостоящего мне, я отвергну его как самое презренное зло и буду сражаться с ним со всей присущей мне силой. Я буду сражаться с целым человечеством до последнего мгновения, ни на мгновение не усомнившись в собственной правоте, справедливости моей битвы и праве человека на жизнь. Хочу, чтобы вы правильно поняли это. Если сейчас мои ближние, называющие себя обществом, верят в то, что ради их блага необходимы жертвы, тогда я скажу: будь проклято общественное благо, я не стану его частью!

Толпа разразилась аплодисментами.

Риарден развернулся, пораженный даже больше, чем его судьи. Он увидел лица, искаженные неистовым смехом, лица, умоляющие о помощи, увидел рвущееся на свободу отчаяние, тот же гнев и негодование, что переполняли его самого, почувствовал свободу неповиновения. Он видел восторженные лица и физиономии, озаренные надеждой. Встречались и лица опустившихся юношей и отвратительно неопрятных женщин, тех, что освистывают в кинотеатрах каждого бизнесмена, появившегося на экране в кинохронике: эти молчали, не делая попыток урезонить других.