Атлант расправил плечи. Часть II

— Я этого и не жду. Я хочу помочь вам понять некоторые вещи.

— Даже если вы говорите правду, то почему решили стать бандитом? Почему просто не отошли в сторону, как… — он умолк.

— Как Эллис Уайэтт, мистер Риарден? Как Эндрю Стоктон? Как ваш друг Кен Данаггер?

— Да!

— Вы одобряете их поступок?

— Я… — Риарден замолк, потрясенный собственными словами.

Следующим потрясением стала улыбка Даннескъёлда, напоминавшая первую весеннюю зелень пробившую снег. Риарден внезапно понял, что лицо Даннескъёлда более чем красиво, оно ошеломляло красотой физического совершенства. Твердые, гордые черты, презрительный изгиб губ, как у скульптурного изображения викинга.

А в улыбке блистала жизнь.

— Я одобряю их поступок, мистер Риарден. Но для себя избрал особую миссию. Я преследую человека, которого намерен уничтожить. Он умер много столетий назад, но до тех пор, пока последняя память о нем не изгладится из людской памяти, мир не станет достойным жизни.

— Что это за человек?

— Робин Гуд.

Обескураженный Риарден молча взирал на собеседника.

— Этот человек грабил богатых и отдавал все бедным. А я — тот, кто грабит бедных и отдает деньги богатым, или, если быть точным, человек, который грабит бедных воров и возвращает деньги богатым людям, способным производить ценности.

— Что, черт побери, вы хотите сказать?

— Если вы припомните, что обо мне писали в газетах, пока не прекратили вовсе упоминать мое имя, то знаете, что я никогда не грабил частные суда и ни разу не завладел частной собственностью. Точно так же я никогда не нападал на военные корабли по той причине, что задача военного флота — защищать от насилия граждан, которые платят за это; он выполняет одну из функций правительства. Но я захватывал каждый корабль мародеров, попавший в радиус действия моих пушек, каждое судно с помощью зарубежным государствам, каждый пароход, груженный товарами, захваченными силой у одних людей для незаслуженного обогащения других. Я захватывал яхты, плавающие под флагом идеи, с которой борюсь: нужда — священный идол, требующий человеческих жертвоприношений, нужда одних — нож гильотины, нависшей над другими. Я борюсь с тем, что мы все должны жить с нашими надеждами, планами, усилиями, ожидая, когда этот нож упадет на нас. Я борюсь с тем, что уровень наших способностей превратился в степень нависшей над ними опасности. Успех кладет наши головы на плаху, а поражение дает кому-то право дергать за веревку нож гильотины. Этот ужас Робин Гуд обессмертил как идеал справедливости. Говорят, что он боролся против правивших грабителей и возвращал награбленное тем, кого они грабили, но значение сохранившейся до наших дней легенды не в этом. Его запомнили не как защитника собственности, а как защитника нуждающихся, не как защитника ограбленных, а как кормильца бедных. Он — первый человек, обретший ореол добродетели, занимаясь благотворительностью с помощью богатства, которое ему не принадлежало, раздавая добро, которого не создал, заставляя других оплачивать свою жалость. Он стал символом идеи, провозгласившей, что нужда, а не достижение — источник прав, что мы должны не производить, а хотеть, и что заработанное нам не принадлежит, а принадлежит — незаслуженное. Он стал оправданием каждой посредственности, которая, не умея обеспечить свое существование, требует у власти разделения собственности ее лучших представителей. Он провозглашал готовность посвятить свою жизнь слабейшим ценой грабежа сильнейших. Он — худший из всех существ, двойной паразит, существовавший за счет язв бедных и крови богатых, а люди стали смотреть на него, как на нравственный идеал. Это привело нас в мир, где, чем больше человек создает, тем больше приближается к утрате всех своих прав. А если его способности достаточно велики, он становится бесправной добычей каждого претендента на его собственность. И для того, чтобы стать выше прав, принципов, морали, получить позволение на все, вплоть до разбоя и убийства, нужно лишь одно — стать нуждающимся. Не задумывались ли вы о том, почему окружающий нас мир разваливается? С этим я и борюсь, мистер Риарден. Пока люди не поймут, что из всех человеческих символов Робин Гуд — самый аморальный и самый презренный, на земле не восторжествует справедливость, и не будет у человечества способа выжить.

Риарден слушал в оцепенении. Но в глубине души, словно прорастающее зерно, в нем родилось еле заметное, но уже знакомое чувство, пережитое давным-давно.

— На самом деле я полицейский, мистер Риарден. Долг полицейского — возвращать украденную собственность ее хозяевам. Но когда грабеж становится целью законности, а долгом полицейского — не защита, а захват собственности, тогда преступивший закон становится полицейским. Захваченную собственность я продавал контрабандистам и торговцам с черного рынка народных республик Европы. Вы знаете, в каких условиях живут там люди? Поскольку производство и торговля — а не насилие — были объявлены преступлением, лучшие люди этих государств живут на милостыню от их собственных грабителей. Я не даю им милостыню. Я продаю товары европейским нарушителям закона по самым высоким ценам и заставляю их платить мне золотом. Золото — объективная ценность, средство сохранения богатства, обеспечения будущего. В Европе никому не разрешается иметь золото, кроме вооруженных кнутом друзей человечества, лгущих, что они распоряжаются им на благо своих жертв. Именно это золото добывают мои клиенты-контрабандисты, чтобы платить мне. Как? Тем же способом, которым я добываю товары. А потом я возвращаю золото тем, у кого были украдены товары, вам, мистер Риарден и другим людям, таким же, как вы.

Риарден, наконец, понял, что за забытое чувство он испытывает. Когда ему было четырнадцать, так он смотрел на свой первый заработок, а в двадцать четыре, став управляющим на руднике — на первый заказ на новое оборудование от лучшего по тем временам моторостроительного концерна «Двадцатый век». Торжественное, радостное волнение, понимание того, что завоевал свое место в мире, который уважал, и добился признания у тех людей, которыми восхищался. Почти двадцать лет это чувство было погребено под обломками, и годы добавляли все новые слои поверх серого налета презрения и возмущения. Он старался не смотреть по сторонам, чтобы не видеть, с кем приходилось иметь дело, не ждал от людей ничего, сохраняя в четырех стенах своего кабинета это светлое ощущение мира, до которого он так надеялся дорасти. И вот теперь оно снова пробилось из-под обломков — чувство оживающего интереса к жизни, внимания ясному голосу разума, с которым он мог общаться, взаимодействовать и жить. Но голос принадлежал пирату, рассказывавшему об актах насилия, предлагавшему ему свою замену миру разума и справедливости. Он не мог принять ее, не мог потерять остатки прежнего видения мира. Он слушал, борясь с желанием бежать, скрыться, но понимая при этом, что не может пропустить ни единого слова.

— Я поместил золото в банк, в банк золотого стандарта, мистер Риарден, на счет людей, которые являются его законными владельцами. Это люди выдающихся способностей, создавших свои состояния собственными усилиями, свободной торговлей, без принуждения, без содействия правительства. Они пожертвовали многим, получив в ответ черную неблагодарность — они сами стали жертвами. Их имена записаны в моей книге реституций. Каждый добытый груз золота я делю между ними и помещаю в банк на их счета.

— Кто они?